Анализ стихотворения К.И.Чуковского «Путаница»
Анализ произведения Корнея Ивановича Чуковского «Путаница».
Выполнила: Похожельская Тоня, ученица 4 класса
Корней Иванович Чуковский известен как автор множества произведений о детях и для детей. В основном это сказки, которые носят характер ненавязчивого поучения и призывают детей к послушанию, стремлению к чистоте, гигиене, учат быть смелыми и решительными в трудных ситуациях.
«Прежде чем написать первую сказку, — пишет Чуковский, — я лет пятнадцать изучал малышей…» В результате своего исследования Чуковский установил, что речь маленького ребенка строится почти целиком на глаголах, так как дети воспринимают в первую очередь действие, а не качество предмета. Отсюда он сделал вывод: «не загромождать стихов прилагательными», а использовать глаголы. Насыщена действенными глаголами и сказка «Путаница».
Корней Иванович считал, что детские стихи должны быть игровыми. «…Почти каждую свою тему поэт, пишущий для младших дошкольников, должен воспринимать как игру»,- убеждал писатель и подтверждал свои слова ссылкой на популярные народные песенки «Ладушки», «Каравай», порожденные игрой.
Чуковский пользовался приемом олицетворения, переносил человеческие свойства на вещи, животных, насекомых: и животные, и вещи ведут себя здесь, как люди, и, как люди, наделены даром речи. Но вдруг в этом привычном сказочном мире происходит что- то не похожее даже на сказку, разрушает обычные связи и отношения. Такие сюжеты – небылицы встречаются в фольклоре многих народов. Чуковский был первым, кто стал использовать их в своих произведениях. Он даже придумал для таких стихов – шуток название «перевёртыши».
Итак, стихотворение К.И.Чуковского «Путаница». Уже в названии можно увидеть, что стихотворение весёлое, озорное, запутанное. Начало действия в сказке совпадает с первой строкой. Сама завязка — это опасность, возникающая неожиданно, как в настоящей приключенческой повести.
Движение не прекращается ни на минуту и развивается стремительно.
Во всех волшебных сказках животные говорят человеческим голосом — так уж у них там, в волшебных сказках, принято. Но воробышек, мычащий коровой, — где это видано, где это слыхано?
Развеселившиеся зверята всё больше и больше выходят из рамок нормального поведения.
Читатели чувствует, что это обязательно должно привести к развязке, причём не очень хорошей. Герои стихотворения – весёлые зверята, непослушные и шаловливые. Им противопоставлен Заинька – серьёзный и умный. Он уговаривает зверят вести себя правильно, но непослушные котята, утята и другие зверята и не думают прислушиваться к голосу разума. И вот кульминация произведения:
Случился большой пожар. Долго испугавшиеся звери тушили море пирогами и блинами, и сушёными грибами.
А когда они справились с опасностью, началось веселье, радость и ликование.
На страницах сказок Чуковского множество сцен неудержимо бурного веселья, и нет ни одной сказки, которая не заканчивалась бы весельем.
И в «Путанице» звери тоже радуются:
И мы, читатели, тоже рады, что зверята наконец – то одумались и стали вести себя правильно.
Стихотворение «Путаница» — это «перевёртыш», похожий на народную сказку своим волшебным сюжетом. В этой сказке, как и в любой другой есть положительный герой и в конце побеждает добро, благоразумие. Автор использует действенные глаголы, чтобы передать нарастающее напряжение сюжета. Сказка содержит ясное предупреждение и поучение для нас, детей, — если все будут вести себя правильно, то ничего страшного не случится.
Вместе с героями сказки мы, дети, переживаем, когда им грозит опасность, и радуемся, когда опасность исчезла. Такое предупреждение гораздо понятнее детям, чем долгие и нудные нотации взрослых.
Чуковский писал: «…Цель сказочников заключается в том, чтобы какою угодно ценою воспитать в ребенке человечность — эту дивную способность человека волноваться чужими несчастьями, радоваться радостям другого, переживать чужую судьбу как свою… чтобы пробудить в восприимчивой детской душе эту драгоценную способность сопереживать, сострадать, сорадоваться, без которой человек — не человек». (Чуковский К. «Об этой книжке» )
По – моему, в сказке «Путаница» Корнею Ивановичу Чуковскому ненавязчиво удалось не только призвать детей к послушанию, но и «пробудить в детской душе» человечность — «способность сопереживать, сострадать, сорадоваться…»
Очень подробное описание детского спектакля-сказки на английском языке по мотивам произведений К.Чуковского и песен и стихов «Матушки Гусыни». Много музыки и песен, тацевальных миниа.
Методическая разработка к уроку литературного чтения. Современные дети всё реже берут книги в руки, а игра позволяет учителю заинтересовать учеников. Данная разработка представлена презентацией с разл.
Сценарий музыкального спектакля по произведению К.Чуковского «Муха-Цокотуха» 2 «А» класс.
Презентация для начальных классов «Викторина по сказкам» посвящена творчеству К. И. Чуковского. Работа преследует цель познакомить школьников с творчеством и жизнью писателя, показать детям увлекатель.
представлена викторина для 3х классов в группе продленного дня.
для уроков внеклассного чтения, внеурочной работы.
Расширить представления детей о творчестве К. И. Чуковского; развивать внимание, память, мышление, речь, воображение, артистические способности.
источник
Стихотворные сказки к. И. Чуковского. Художественные открытия Чуковского в детской поэзии. Сказочный мир к. И. Чуковского
Корней Иванович Чуковский (1882 — 1969) по праву считается одним из любимых детских писателей. На протяжении всей своей жизни он общался с детьми, интересовался тем, о чём они говорят, думают, переживают, писал для них стихи и прозу, переводил лучшие образцы мировой детской поэзии. И всё же главным вкладом К. Чуковского в отечественную детскую литературу были и остаются егостихотворные сказки, адресованные самому маленькому читателю и ставшие «неотъемлемым атрибутом детства». Это уникальный целостный мир, который «является своеобразной моделью Вселенной«, как отмечает в своей статье о сказках Чуковского Е. М. Неёлов. Именно поэтому они представляют собой нечто больше, чем просто занимательные истории для маленьких детей — сказки Чуковского становятся способом познания мира.
Первая сказка К. Чуковского — «Крокодил» — написана в 1916 г. Уже в этом произведении отчётливо проступают те черты, которые затем станут стержнем сказочной Вселенной К. Чуковского. В основе сюжета — «страшная история» про «девочку Лялечку», завершающаяся её чудесным спасением «удалым героем» Ваней Васильчиковым. С этим типом сюжета читатель встретится ещё не раз — например, в сказках «Муха-цокотуха» и «Тараканище». В процессе развития сюжета друг друга сменяют два постоянных мотива сказок К. Чуковского: страшное и смешное. И то, и другое — прежде всего инструмент: напугать или рассмешить читателя — вовсе не самоцель. Исследователи творчества К. Чуковского приходят к выводу, что страх в его сказках становится средством воспитания в ребёнке способности сочувствовать, сопереживать героям. Кроме того, читая эти сказки, ребёнок учится свои страхи преодолевать, ведь тот мир, который раскрывает перед ним автор, по определению добр. Не случайно многие сказки открываются или, напротив, завершаются картиной всеобщего веселья, праздника:
Ехали медведи На велосипеде. А за ними кот Задом наперёд. А за ним комарики На воздушном шарике. Едут и смеются, Пряники жуют. («Тараканище»).
Но вот атмосфера изначальной гармонии разрушается вторжением злого персонажа:
Вдруг какой-то старичок Паучок Нашу муху в уголок Поволок. Хочет бедную убить, Цокотуху погубить. («Муха-Цокотуха»).
Сказочный мир изменяется, все персонажи прячутся или убегают, но также «вдруг» находится отважный и добрый герой — Ваня Васильчиков, воробей, «маленький комарик», доктор Айболит. Он спасает жертву от злодея, помогает попавшим в беду и возвращает весь мир в первоначальное радостное состояние:
Вот и вылечил он их, Лимпопо! Вот и вылечил больных, Лимпопо! И пошли они смеяться, Лимпопо! И плясать и баловаться, Лимпопо! («Доктор Айболит»).
Таким образом, в самом раннем возрасте знакомясь со сказочным миром К. Чуковского, дети получают первоначальные представления о добре и зле, о том, как устроен мир и каким должен быть человек. Особенности поэтики произведений К. И. Чуковского
Поэтику стихотворных сказок К. Чуковского определяет прежде всего то, что они адресованы самым маленьким. Перед автором стоит сверхзадача — доступным языком рассказать человеку, только-только вступающему в мир, о незыблемых основах бытия, категориях настолько сложных, что и взрослые люди до сих пор занимаются их толкованием. В рамках художественного мира К.Чуковского эта задача блестяще решается с помощью поэтических средств: язык детской поэзии оказывается безгранично ёмким и выразительным и в то же время хорошо знакомым и понятным каждому ребёнку. Литературоведы отмечают уникальную черту сказочного мира, созданного К. Чуковским, — принцип кинематографичности, используемый для организации художественного пространства и максимально приближающий текст к детскому восприятию. Этот принцип проявляется в том, что фрагменты текста следуют друг за другом в такой последовательности, как это могло бы быть при монтаже:
Вдруг из подворотни Страшный великан Рыжий и усатый Та-ра-кан! Таракан, Таракан, Тараканище!
Такое построение текста соответствует постепенному приближению камеры к объекту: общий план сменяется средним, средний — крупным, и вот уже заурядное насекомое на глазах превращается в грозное фантастическое чудовище. В финале происходит обратное превращение: ужасное страшилище оказывается всего-навсего «жидконогой козявочкой-букашечкой». Изменчивость героя и всего сказочного мира — ещё одно характерное свойство поэтики сказок К. Чуковского. Исследователи отмечают, что за время развития сюжета сказочная Вселенная несколько раз «взрывается», действие принимает неожиданный оборот, картина мира меняется. Эта изменчивость проявляется и на ритмическом уровне: ритм то замедляется, то ускоряется, длинные неторопливые строчки сменяются короткими отрывистыми. В связи с этим принято говорить о«вихревой композиции» сказок К. Чуковского. Маленький читатель легко вовлекается в этот круговорот событий, и таким образом автор даёт ему представление о динамике бытия, о подвижном, вечно меняющемся мире. Устойчивыми оказываются только этические категории, представления о добре и зле: злые герои неизменно погибают, добрые — побеждают, спасая не только отдельного персонажа, но и весь мир. И на уровне идей, и на поэтическом уровне сказки К. Чуковского опираются на различные фольклорные традиции. С одной стороны, это традиции народных сказок о животных, когда множеству персонажей-животных противопоставлен один герой, с другой стороны, былинный мотив о борьбе героя с чудовищем. Кроме того, не раз отмечалась связь сказок К. Чуковского с собственно детским фольклором, например, «страшными историями». Всё это во многом облегчает ребёнку восприятие содержания стихотворных сказок, этому же способствует ихсинтаксическая близость к детской речи. Известно, что К. Чуковский пристально изучал речь и психологию ребёнка — этому посвящена его книга «От двух до пяти» (1928 г.). В сказках же сама ткань повествования вбирает в себя такие особенности детской речи, как короткие простые предложения, обилие восклицаний («Слава, слава Айболиту! Слава добрым докторам!»), повторы слов («Муха, муха, Цокотуха, Позолоченное брюхо)», параллелизм синтаксических конструкций («Не стерпел медведь, Заревел медведь И на злого врага Налетел медведь»). В целом все особенности поэтики стихотворных сказок К. Чуковского способствуют тому, чтобы в лёгкой, игровой манере рассказать ребёнку о серьёзных и сложных вещах.
источник
Корней Иванович Чуковский (1882-1969) (Николай Иванович Корнейчуков) родился в Петербурге в 1882 году в бедной семье. Свое детство он провел в Одессе и Николаеве.
Из гимназии будущего поэта исключили по причине «низкого» происхождения, так как мать Чуковского была прачкой, а отца уже не было. Но юноша не сдался, он занимался самостоятельно и сдал экзамены, получив аттестат зрелости.
Интересоваться поэзией Чуковский начал с ранних лет: писал стихотворения и даже поэмы. В 1903 году Корней Иванович отправился в Петербург с твердым намерением стать писателем.
Вопросами детской литературы Чуковский стал заниматься в 1907 году — как критик, заявивший о бездарности творений некоторых известных в те годы детских писательниц.
Вернувшись в Петроград в 1917 году, Чуковский получил предложение от М. Горького стать руководителем детского отдела издательства «Парус». Тогда же он стал обращать внимание на речь и бороты маленьких детей и записывать их. Такие записи он вел до конца своей жизни. Из них родилась известная книга «От двух до пяти». Книга переиздавалась 21 раз и с каждым новым изданием пополнялась.
Возвращаясь в поезде в Петербург с заболевшим сыном, он под стук колес рассказывал ему сказку про крокодила. Ребенок очень внимательно слушал. Прошло несколько дней, Корней Иванович уже забыл о том эпизоде, а сын запомнил все, сказанное тогда отцом, наизусть. Так родилась сказка «Крокодил», опубликованная в 1917 году. С тех пор Чуковский стал любимым детским писателем.
Сказки и стихи Чуковского составляют целый комический эпос, нередко называемый «крокодилиадой» (по имени любимого персонажа автора). Произведения эти связаны между собой постоянными героями, дополняющими друг друга сюжетами, общей географией. Перекликаются ритмы, интонации. Особенностью «крокодилиады» является «корнеева строфа» — размер, разработанный поэтом и ставший его визитной карточкой:
«Корнеева строфа» — это разностопный хорей, это точные парные рифмы, а последняя строчка не зарифмована, длиннее прочих, в ней и сосредоточен главный эмоциональный смысл. Впрочем, автор иногда переходил и к другим стихотворным размерам, резко меняя ритм и интонацию стихов.
Сюжеты сказок и стихов Чуковского близки к детским играм. Поэтику стихотворных сказок К. Чуковского определяет прежде всего то, что они адресованы самым маленьким. Перед автором стоит сверхзадача — доступным языком рассказать человеку, только-только вступающему в мир, о незыблемых основах бытия, категориях настолько сложных, что и взрослые люди до сих пор занимаются их толкованием. В рамках художественного мира К.Чуковского эта задача блестяще решается с помощью поэтических средств: язык детской поэзии оказывается безгранично ёмким и выразительным и в то же время хорошо знакомым и понятным каждому ребёнку. Для стихотворной речи сказок Чуковского характерна близость к разговорной, простой речи. Все это позволяет создать иллюзию разговорной речи: как будто мама и не стихи читает, а рассказывает что-то очень интересное. Такая свобода облегчает восприятие стихов на слух, делает их подвижными, живыми. Смена действий и впечатлений передается изменением ритма стихотворной речи.
Изменчивость сказочного мира — ещё одно характерное свойство поэтики сказок К. Чуковского. Исследователи отмечают, что за время развития сюжета сказочная Вселенная несколько раз «взрывается», действие принимает неожиданный оборот, картина мира меняется. Эта изменчивость проявляется и на ритмическом уровне: ритм то замедляется, то ускоряется, длинные неторопливые строчки сменяются короткими отрывистыми. В связи с этим принято говорить о «вихревой композиции» сказок К. Чуковского.
Маленький читатель легко вовлекается в этот круговорот событий, и таким образом автор даёт ему представление о динамике бытия, о подвижном, вечно меняющемся мире. Устойчивыми оказываются только этические категории, представления о добре и зле: злые герои неизменно погибают, добрые — побеждают, спасая не только отдельного персонажа, но и весь мир.
Многие художественные приемы, найденные в «Крокодиле», были использованы в дальнейшем Чуковским и в других его сказках.
«Муха-Цокотуха», «Тараканище» и «Краденое солнце»образуют трилогию из жизни насекомых и зверей. Эти сказки имеют схожие конфликтные ситуации и расстановку героев, они и построены по единой схеме.
В трилогии сказок использована единая система художественно-речевых средств: повторы, параллелизмы, постоянные эпитеты, уменьшительно-ласкательные формы и т.п.
«Мойдодыр» и «Федорино горе»могут считаться дилогией на тему гигиены.
Небольшой сказке «Мойдодыр» (1923) принадлежит едва ли не первенство по популярности среди малышей. С позиции взрослого назидательная мысль сказки просто мизерна: «Надо, надо умываться / По утрам и вечерам». Зато для ребенка эта мысль требует серьезных доводов, сама же по себе она абстрактна и сомнительна. Чуковский верно уловил первую психологическую реакцию ребенка на открытие всяких «надо» и «нельзя» — это удивление. Для того чтобы доказать простенькую истину, он использует мощный арсенал средств эмоционального воздействия. Весь мир приходит в движение, все предметы срываются с места и куда-то бегут, скачут, летят. Герою приходится измениться — и внешне, и внутренне. Возвращение дружбы и симпатии, организованный в тот же час праздник чистоты — справедливая награда герою за исправление.
«Федорино горе» (1926) также начинается с удивления перед небывальщиной: «Скачет сито по полям, / А корыто по лугам». Автор довольно долго держит читателя в напряженном изумлении. Только в третьей части появляется Федора, причитая и маня сбежавшую утварь обратно. Если в «Мойдодыре» неряха — ребенок, то в этой сказке — бабушка. Читатель, уже усвоивший урок «Мойдодыра», может понять недостатки других, в том числе и взрослых.
«Чудо-дерево», «Путаница», «Телефон»(все — 1926 год) образуют свою триаду сказок, объединенную мотивами небылиц и путаниц. Их последовательное расположение следует за меняющимся отношением к небылице или путанице. В «Чудо-дереве» небыличное превращение сулит всем радость, особенно детям. В «Путанице» веселое непослушание зверей, рыб и птиц, вздумавших кричать чужими голосами, в конце концов грозит бедой: «А лисички / Взяли спички, / К морю синему пошли, / Море синее зажгли». «Телефон» написан от лица взрослого, уставшего от «дребедени» звонков. Сказка разворачивается чередой почти сплошных диалогов. Телефонные собеседники — то ли дети, то ли взрослые — всякий раз ставят героя в тупик своими назойливыми просьбами, нелепыми вопросами. Маленькие читатели невольно становятся на сторону измученного героя, незаметно постигая тонкости хорошего воспитания.
В «Мухе-Цокотухе» спасителем выступает не рогатый жук, не больно жалящая пчела, а неведомо откуда взявшийся комар, и даже не комар, а комарик, да к тому же маленький комарик, и, чтобы его малость была еще заметней, он предстает перед нами в свете маленького фонарика:
Неизменно повторяющийся в сказках Чуковского мотив победы слабого и доброго над сильным и злым своими корнями уходит в фольклор: в сказке угнетенный народ торжествует над угнетателями. Положение, при котором всеми презираемый, униженный герой становится героем в полном смысле, служит условным выражением идеи социальной справедливости.
Общие условия выбора системы дренажа: Система дренажа выбирается в зависимости от характера защищаемого.
Опора деревянной одностоечной и способы укрепление угловых опор: Опоры ВЛ — конструкции, предназначенные для поддерживания проводов на необходимой высоте над землей, водой.
Папиллярные узоры пальцев рук — маркер спортивных способностей: дерматоглифические признаки формируются на 3-5 месяце беременности, не изменяются в течение жизни.
источник
Ученый-филолог, поэт и прозаик, Корней Иванович Чуковский будто нарочно решил «захватить» себе все читателей: и крошечных детей, которых даже нельзя назвать читателями, поскольку они еще не умеют читать, и ребятишек постарше, и подростков, и взрослых, посвятивших себя самым разным профессиям, и всех читателей вообще — просто читателей. Среди его сочинений есть и сказки, стихи, и критические статьи, и мемуары, и литературоведческие исследования, и повести, и другие книги, которые не укладываются в обычные представления о жанре. Корней Иванович решил прогнать скуку из литературных жанров, почитаемых за скучные.
Но он не только писатель книг — он составитель сборников и альманахов, переводов М. Твена и Р. Киплинга, редактор переводов, выполненных другими, блестящий лектор, а также исполнитель своих стихов. К нему очень подходит слово, которое так уважительно произносит М. Горький — литератор.
Миллионы читателей — от двух и до глубокой старости — знают Корнея Ивановича прежде всего как веселого, озорного, мудрого сказочника.
В 1916 г. Чуковский познакомился с М. Горьким. В вагоне финляндской железной дороги М. Горький рассказал ему о своем замысле возрождения подлинной детской литературы в России. «После первой же встречи с Горьким я решился на дерзость: начал поэму для детей («Крокодил»), воинственно направленную против царивших тогда в детской литературе канонов», — вспоминал Чуковский. [66, с. 240].
Бороться против царивших в детской литературе канонов — вот зачем прилетал Крокодил из далекой Африки в красивый, но скучный город Петроград.
Когда «Крокодил» был написан, Чуковский предложил его одному респектабельному издательству, которое преимущественно выпускало роскошные тома с золотым обрезом и в тисненых переплетах. Редактор был возмущен. «Это книжка для уличных мальчишек!» — заявил он, возвращая рукопись. «Уличных мальчишек» издательство не обслуживало. Тогда Чуковский обратился к Т-ву А.Ф. Маркс, издававшему один из самых популярных русских журналов — «Нива». В этом литературном окружении и появился в печати «Крокодил», сопровождавшийся чудесными рисунками Ре-ми. Сказка печаталась небольшими подачами из номера в номер, как приключенческий роман.
Крокодил гулял по Петрограду, вызывая всеобщее изумление («Крокодил на проспекте» — это почти то же, что «Ихтиозавр на проспекте» в стихах поэта-футуриста), однако никого не тронул бы, если бы какой-то барбос не «укусил его в нос — нехороший барбос, невоспитанный». Крокодил проглотил барбоса, но, защищаясь, превысил меру защиты и стал глотать все подряд. Теперь уже Крокодил стал неправой стороной, и тот, кто заступился бы от впавших в ужас жителей, заслужил бы их благодарность и хорошее отношение автора.
И тогда навстречу Крокодилу вышел храбрый мальчик Ваня Васильчиков, тот самый, который «без няни гуляет по улицам». Крокодилу пришлось, проливая слезы, просить пощады и вернуть всех проглоченных. Победитель «яростного гада» получает награду, комическая преувеличенность которой наводит на мысль, что подвиг, конечно же, был совершен не для нее, а, как все сказочные подвиги, ради силы-удали молодецкой:
И тысячу порций мороженого![63, с. 83]
«Яростный гад», вернувшись в Африку, неожиданно оказывается добрым папашей, а потом столь же неожиданно призывает зверей к походу на Петроград — слезы, пролитые Крокодилом, оказались в полном смысле крокодиловыми.
Звери, распаленные призывом Крокодила, пошли войной на Петроград. Ваня Васильчиков снова всех спас и установил вечный мир с побежденными зверями. Теперь и Крокодил, и Ваня, и автор — друзья и приятели.
Что же нового для детской литературы наблюдается в этом произведении?
«Дореволюционная детская поэзия, — писал известный советский литературовед Ю. Тынянов, — отбирала из всего мира небольшие предметы в тогдашних игрушечных магазинах, самые мелкие подробности природы: снежинки, росинки — как будто детям предстояло всю жизнь прожить в тюремном заключении, именуемом детской, и иногда только глядеть в окна, покрытые этими снежинками, росинками, мелочью природы.
Стихи были унылые, беспредметные, несмотря на то, что изображались в стихах главным образом семейные празднества.
У всех этих сказок была при этом какая-то мораль: как можно меньше двигаться, как можно меньше любопытствовать, поменьше все интересоваться, созерцать и не утруждать себя и родителей…» [54, с. 24].
Улицу сказка Чуковского впервые проложила через владения детской поэзии. На страницах сказки живет напряженной жизнью большой современный город с его бытом, учащенным ритмом движения, уличными происшествиями, скверами, зоопарками, каналами, мостами, трамваями и аэропланами.
И, оказавшись на этой улице, один, без няни, Ваня Васильчиков не только не заплакал, не заблудился, не попал под лихача-извозчика, не замерз у рождественской витрины, не был украден нищими или цыганами — нет, нет, нет! Ничего похожего на то, что случалось с девочками и мальчиками на улице во всех детских рассказах. Не произошло с Ваней Васильчиковым. Напротив, Ваня оказался спасителем бедных жителей большого города, могучим защитником слабых, великодушным другом побежденных, одним словом — героем. Тем самым ребенок перестал быть только объектом, на который направлено действие поэтического произведения для детей, превратился в самого действователя.
Описательности прежней детской поэзии Чуковский противопоставил действенность своей сказки, пассивности литературного героя — активность своего Вани, жеманной «чювствительности» — задорную боевитость. В скольких, например, рождественских стихах и рассказах дети замерзали в праздничную ночь! Этот сюжет на рождество и святки обходил страницы всех детских журналов. Против подобных псевдотрогательных замораживаний протестовал М. Горький своим ранним рассказом «О мальчике и девочке, которые не замерзли». Направленность сказки Чуковского против них же тем очевидней, что «Крокодил» ведь тоже рождественский рассказ: «Вот и каникулы. Славная ёлка будет сегодня у серого волка…». И еще: «То-то свечи мы на ёлочке зажжем, то-то песенки на елочке споем». [63, с. 86].
Описанному характеру прежней детской поэзии соответствовала ее поэтика, основой которой был эпитет. Действенный характер сказки Чуковского потребовал новой поэтики. Созданная на основе изучения детской психологии, она оказалась поэтикой «глагольной».
В отличие от прежних детских стихов, где ровным счетом ничего не происходило, в «Крокодиле» что-нибудь происходит буквально в каждой строчке, и поэтому редкое четверостишие имеет меньше четырех глаголов:
Крокодил, Крокодил Крокодилович![63, с.77]
И все, что происходил, вызывает самое искреннее удивление героев и автора: ведь вот как вышло! Удивительно!
И откуда такое чудовище?[63, с. 77]
К созданию своей сказки Чуковский шел от непосредственных наблюдений над детьми. Он учел желания ребенка двигаться, играть, учел, что ребенок не выносит однообразия и требует быстрой смены картин, образов, чувств, и построил свою сказку на калейдоскопическом чередовании эпизодов, настроений и ритмов: Крокодил гуляет по Петрограду, курит папиросы, говорит по-турецки — это забавно и смешно; Крокодил начинает глотать перепуганных жителей Петрограда — это страшно; Ваня Васильчиков одержал победу над хищником — всеобщая радость, бурное ликование; маленькие крокодильчики нашалили и теперь они больны — смешно и грустно сразу; Крокодил устраивает для зверей елку — и снова веселье, песни, танцы, но в далеком Петрограде томятся в клетках зоопарка другие звери — это вызывает обиду и гнев; Горилла похитила бедную девочку Лялечку, мама ищет Лялечку и не находит — снова очень страшно; но храбрый мальчик Ваня Васильчиков опять побеждает хищников, заключает с ними вечный мир — и снова бурная радость и всеобщее ликование.
От смешного к грустному, от грустного к страшному, от страшного к веселому — три таких или приблизительно таких цикла содержит «Крокодил».
«Увлекательная быстрота перехода от причины к следствию», пленившая Блока в лубочном «Степке-растрепке», доведена Чуковским в «Крокодиле» до предела, до краткости формулы, до комизма:
И вот уж Ляля спасена. [63, с. 96]
Чуковский добивался от иллюстратора первого издания «Крокодила» соответствия рисунков не только содержанию, но и особенностям стиля сказки. Ему хотелось, чтобы рисунки передавали насыщенность сказки действием, быструю смену настроений, ритм чередования эпизодов. Предложенная Чуковским «вихревая» композиция напоминает те омывающие текст «вихревые» рисунки, которыми нынешние художники иллюстрируют, например, бегство и возвращение вещей в «Мойдодыре» и «Федорином горе». Несомненно, что «вихревая» композиция наиболее точно передает средствами графики бурную динамику сказки Чуковского, ее «глагольность», стремительное чередование грустного, страшного и смешного.
Самым большим новшеством «Крокодила» был его стих — бодрый, гибкий, играющий какой-то, с меняющимися ритмами, с живыми интонациями русской речи, звонкими аллитерациями, удивительно легко читающийся, поющийся и запоминающийся.
Вся сказка искрится и переливается самыми затейливыми, самыми изысканными ритмами — напевными, пританцовывающими, маршевыми, стремительными, разливно-протяжными. Каждая смена ритма в сказке приурочена к новому повороту действия, к появлению нового персонажа или новых обстоятельств, к перемене декораций и возникновению иного настроения. Вот Крокодилица сообщает мужу о тяжком несчастье: крокодильчик Кокошенька проглотил самовар (маленькие крокодильчики ведут себя в этой сказке — и в других сказках Чуковского — подобно большим: глотают что ни попадя). Ответ неожидан:
Как же мы без самовара будем жить?
Как же чай без самовара будем пить? [63, с. 84]
дает Крокодил выход своему отцовскому горю. Но тут —
Но тут распахнулись двери,
В дверях показались звери. [63, с. 84]
Тут, как и везде в сказке, смена ритма приурочена к новому повороту действия, к перемене декораций, к возникновению иного настроения. Ритм меняется всякий раз, когда «распахиваются» какие-нибудь «двери», и каждый эпизод имеет, таким образом, свой мотив.
Ритмы сказки Чуковского были частично «сконструированы» им, частично заимствованы у русской классической поэзии. Поэма изобилует самыми забавными, самыми изысканными ритмами, от ритмов детского фольклора, который с таким размахом впервые был использован в детской литературе, до ритмов новейшей поэзии.
Для зачина сказки была использована видоизмененная строфика и ритм стихов о крокодиле, принадлежавших мало кому известному сейчас поэту Агнивцеву:
Этак фута четыре, не более…
У Чуковского этот ритм становится считалкой. Легко можно себе представить, что вместе с какими-нибудь «Эники-беники ели вареники» или «Катилася торба с верблюжьего горба» в детской игре зазвучит:
Крокодил, Крокодил Крокодилович! [63, с.77]
Вот врываются явно былинные речитативы, словно это говорит на княжеском пиру Владимир Красно Солнышко:
Подавай-ка нам подарочки заморские
И гостинцами попотчуй нас невиданными! [63, с. 84]
Затем следует большой патетический монолог Крокодила, вызывая в памяти лермонтовского «Мцыри»:
Немало мучится зверей. [63, с. 89]
Обняться с бурей был бы рад.
Руками молнию ловил…» [22, с. 203]
Ритм, подобный лермонтовскому, появляется еще в одном месте сказки:
Не губи меня, Ваня Васильчиков!
Пожалей ты моих крокодильчиков! — [63, с. 81]
молит Крокодил, словно бы подмигивая в сторону «Песни про купца Калашникова…». Ироническая подсветка героического персонажа, достигаемая разными средствами, прослеживается по всей сказке и создает неожиданную для детского произведения сложность Вани Васильчикова: подвиг мальчика воспевается и осмеивается одновременно. По традиции, восходящей к незапамятным временам, осмеяние героя есть особо почетная форма его прославления — с подобной двойственностью на каждом шагу сталкиваются исследователи древнейших пластов фольклора. Героический мальчик удостаивается наибольшей иронии сказочника как раз в моменты своих триумфов. Все победы Вани Васильчикова поражают своей легкостью. Нечего и говорить, что все они бескровны. Вряд ли во всей литературе найдется батальная сцена короче этой (включающей неприметную пушкинскую цитату):
И вот уж Ляля спасена. [63, с. 96]
В бойких строчках описания городского праздника:
Слышно громкое «ура» — [63, с. 82]
узнается ритм незабываемого «Конька-Горбунка»:
Жил старик в одном селе. [16, с. 5]
В третьей части находим строчки, повторяющие характерные ритмы некоторых поэтов начала 20-го века:
Глядь, перед ней из-под мостика
Голову высунул кит. [63, с. 91]
Строчки настолько характерные, что они и не нуждаются в точном ритмическом аналоге для подтверждения связи с ритмами поэтов того времени. Вот, например, интонационно близкие стихи И. Северянина:
В парке плакала девочка: «Посмотри-ка ты, папочка,
У хорошенькой ласточки переломана лапочка, —
Я возьму птицу бедную и в платочек укутаю…»
И отец призадумался, потрясенный минутою.
И простил все грядущие и капризы и шалости
Милой маленькой дочери, зарыдавшей от жалости. [49, с.69]
И, наконец, совершенно некрасовские дактили:
Вот и каникулы! Славная елка
Будет сегодня у серого волка,
Много там будет веселых гостей,
Едемте, дети, туда поскорей! [63, с.99]
Саше случалось знавать и печали:
Плакала Саша, как лес вырубали,
Ей и теперь его жалко до слез.
Сколько тут было кудрявых берез! [37, с. 53]
«Сказка Чуковского начисто отменила предшествующую немощную и неподвижную сказку леденцов-сосулек, ватного снега, цветов на слабых ножках». [66, с. 25].
Нет, не зря прилетал Крокодил из далекой Африки в скучный город Петроград!
Но у сказки оказалась сложная судьба. Ни одна другая сказка Чуковского не вызывала столько противоречивых мнений, главным образом, потому, что критики пытались отождествить некоторые эпизоды «Крокодила» с конкретными историческими событиями, иногда даже с теми, которые произошли после появления сказки.
Каждая сказка Чуковского имеет замкнутый, завершенный сюжет. Но вместе с тем все вместе они легко поддаются циклизации и составляют своеобразный «животный» эпос.
Крокодил из первой детской сказки Чуковского перешел в другие качества главного или второстепенного действующего лица. Некоторые сказки только упоминают о нем, показывая, что действие происходит в том самом сказочном мире, где обитает Крокодил. В «Путанице» он тушит горящее море. В «Мойдодыре» он гуляет по Таврическому саду, глотает мочалу и угрожает проглотить грязнулю. В «Краденом солнце» Крокодил глотает солнце; в «Бармалее» глотает злого разбойника, в «Тараканище» от испуга он проглотил жабу, а в «Телефоне», обедая в кругу семьи, глотает калоши. Вообще глотать — его главная специальность, и проглатывание или кого-нибудь или чего-нибудь служит завязкой («Краденное солнце») или развязкой («Доктор Айболит»). В «Айболите» участвует Бармалей, в «Бармалее» — Айболит. В «Телефоне» кенгуру спрашивает квартиру Мойдодыра, в «Бибигоне» на эту квартиру доставляют искупавшегося в чернилах лилипута. Квартиры разные, а дом — один.
Звериное население сказок сильно разрослось за счет представителей сказочной фауны русского фольклора. Вместе с экзотическими гиенами, страусами, слонами, жирафами, ягуарами, львами, которые фигурировали в «Крокодиле», в сказках теперь живут лопоухие и косоглазые зайчишки, болтливые сороки, длинноногие журавли, добродушные косолапые медведи, смелый комарик, муха-цокотуха, чудо-юдо рыба кит. Появились обычные домашние животные: коровы, бараны, козы, свиньи, куры, кошки-приживалки.
Животные русских народных сказок, появившись в детских книгах Чуковского, значительно увеличили количество слов-названий, расширили предметный словарь, предлагаемый автором читателю.
Писатель отлично знает, что ребенок не воспринимает вещей самих по себе. Они существуют для него поскольку, постольку она двигаются. Неподвижный предмет в сознании ребенка неотделим от неподвижного фона, как бы сливается с ним. Поэтому в сказках Чуковского самые статичные, косные, грузные, самые тяжелые на подъем вещи стремительно двигаются по всем направлениям, порхают с легкостью мотылька, летят со скоростью стрелы! Это увлекает и действительно заставляет следить за бурными вихрями, которые с первой строчки подхватывают и гонят вещи, например, в «Федорином горе»:
Так и сыплются с горы. [67, с. 121]
В сказку «Тараканище» читатель попадает, как будто вскакивает на ходу в мчащийся трамвай:
Все это мчится так быстро, что едва успеваешь заметить, какие здесь перепутались странные виды транспорта — от трамвая, который приводится в действие силой электричества, до метлы, движимой нечистой силой!
В большинстве сказок начало действия совпадает с первой строчкой («Телефон»). В других случаях в начале перечисляется ряд быстро двигающихся предметов, создающих что-то вроде разгона, и завязка происходит уже как по инерции («Путаница»). Перечислительная интонация характерна для сказок Чуковского, но перечисляются всегда предметы или приведенные в движение завязкой, или стремительно двигающиеся навстречу ей. Движение не прекращается ни на минуту. Неожиданные ситуации, причудливые эпизоды, смешные подробности в бурном темпе следуют друг за другом.
Сама завязка — это опасность, возникающая неожиданно, как в приключенческой повести. То ли это вылезший из подворотни «страшный великан, рыжий и усатый Та-ра-кан» [67, с. 26], то ли это Крокодил, который глотает солнце, заливавшее до этого страницы сказок Чуковского светом, то ли это болезнь, угрожающая маленьким зверятам в далекой Африке, то ли это Бармалей, готовый съесть Ванечку и Танечку, то ли это «старичок-паучок», который похитил красавицу Муху-Цокотуху прямо на ее именинах, то ли притворяющийся страшным, а на самом деле добрый Умывальник, знаменитый Мойдодыр, то ли страшный волшебник Брундуляк, притворившийся обыкновенным индюком, — всегда опасность переживается как вполне серьезная, ничуть не шуточная.
Всегда героем оказывается тот, от кого труднее всего было ожидать геройства, — самый маленький и слабый. В «Крокодиле» перепуганных жителей спасает не толстый городовой «с сапогами и шашкою», а доблестный мальчик Ваня Васильчиков со своей «саблей игрушечной». В «Тараканище» охваченных ужасом львов и тигров спасает крошечный и как будто даже легкомысленный Воробей:
Вот и нету великана. [67, с. 36-37]
А в «Бибигоне» лилипут, свалившийся с луны, побеждает могущественного и непобедимого колдуна-индюка, хотя сам лилипут «маленький, не больше воробышка»:
Вот эдакой маленькой мыши. [67, с. 111]
В «Мухе-Цокотухе» спасителем выступает не рогатый жук, не больно жалящая пчела, а неведомо откуда взявшийся комар, и даже не комар, а комарик, да еще маленький комарик:
Неизменно повторяющийся в сказках Чуковского мотив победы слабого и доброго над сильным и злым своими корнями уходит в фольклор: в сказке угнетенный народ торжествует над угнетателями. Положение, при котором всеми презираемый, униженный герой становится героем в полном смысле этого слова, служит условным выражением идеи социальной справедливости.
«Герой волшебной сказки прежде всего социально обездоленный — крестьянский сын, бедняк, младший брат, сирота, пасынок и т.д. Кроме того, он часто характеризуется как «золушка» («запечник»), «дурачок», «лысый паршивец». Каждый из этих образов имеет свои особенности, но все они содержат общие черты, образующие комплекс «низкого» героя, «не подающего надежд». Превращение «низких» черт в «высокие» или обнаружение «высокого» в «низком» в финале сказки — своеобразная форма идеализации обездоленного». [31, с. 258-259] Для сказки не важна персона «низкого» героя, важно то, что он в финале проявляет черты «высокого» — оказывается самым сильным и храбрым, выступает как освободитель, устраняет опасность, тем самым укрепляя надежду и уверенность слабых в победе.
И когда опасность устранена, когда уничтожен «страшный великан, рыжий и усатый таракан», когда проглоченное крокодилом солнышко снова засияло для всех на небе, когда наказан разбойник Бармалей и спасены Ванечка и Танечка, когда комар вызволил Муху-Цокотуху из лап кровососа-паука, когда к Федоре вернулась посуда, а к умытому грязнуле — все его вещи, когда доктор Айболит вылечил зверят, — начинается такое веселье, такая радость и ликованье, что, того и гляди, от топота пляшущих свалится луна, как это случилось в сказке «Краденое солнце», так что потом пришлось «луну гвоздями приколачивать»! На страницах сказок Чуковского множество сцен неудержимого бурного веселья, и нет ни одной сказки, которая не заканчивалась бы весельем.
«Радость» — любимое слово Чуковского, и он готов повторять его бесконечно:
Рада, рада, рада, рада детвора
Заплясала, заиграла у костра. («Бармалей») [67, с. 60]
Ему непременно надо, чтобы «все засмеялись, запели, обрадовались» («Бибигон»). В «Тараканище» радуются звери:
То-то рада, то-то рада вся звериная семья,
Поздравляют, прославляют удалого Воробья! [67, с.37]
В «Айболите» тоже радуются звери:
И лечит их доктор весь день до заката.
И вдруг засмеялись лесные зверята:
«Опять мы здоровы и веселы!» [67, с. 112]
И в «Путанице» радуются звери:
В «Краденом солнце» ребята и зверята радуются вместе:
Рады мальчики и девочки. [67, с. 148]
Ничуть не хуже умеют веселиться насекомые в «Мухе-Цокотухе»:
Не только живые существа могут радоваться и веселиться. В «Федорином горе» это случилось с посудой:
Дзынь-ля-ля, дзынь-ля-ля! [67, с. 130-131]
Даже обыкновенная метла — палка, воткнутая в связку тонких прутиков, — и та:
А метла-то, а метла — весела, —
Заплясала, заиграла, замела… [67, с. 131]
Наблюдая детей, Чуковский пришел к выводу, что «жажда радостного исхода всех человеческих дел и поступков проявляется у ребенка с особенной силой именно во время слушания сказки. Если ребенку читают ту сказку, где выступает добрый, неустрашимый, благородный герой, который сражается со злыми врагами, ребенок непременно отождествляет с этим героем себя». Чуковский отмечал великое гуманизирующее значение сказки: всякую, даже временную неудачу героя ребенок переживает, как свою, и таким образом сказка приучает его принимать к сердцу чужие печали и радости.
Чуковский смело предлагает малышу наряду с улыбчивым юмором самую откровенную сатиру.
Доктор Айболит, брошенный на костер разбойником Бармалеем, и не думает просить у подоспевшего на помощь Крокодила избавления от мук. Нет,
Этих маленьких детей!» [67, с. 58]
Понятно, что нельзя одновременно сочувствовать такому Айболиту и жалким трусишкам, испугавшимся старичка-паучка («Муха-Цокотуха»), или обнаглевшего Крокодила («Краденое солнце»), или ничтожного таракана («Тараканище»). Никому из них Чуковский не прощает трусости. Никакого уважения не вызовут и те рогатые ничтожества, которые на призыв забодать угнетателя-таракана отвечают репликой, содержащей целую идеологию шкурничества:
И рога нынче тоже не дешевы… [67, с. 30]
Сатирические образы в сказках словно для того и существуют, чтобы еще больше возвеличить «маленького героя» и придать большую моральную ценность его подвигу.
Все сказки Чуковского остроконфликтны, во всех добро борется со злом. Полная победа добра над злом, утверждение счастья как нормы бытия — вот их идея, их «мораль». В сказках Чуковского нет морали, выраженной в виде сентенции; некоторые исследователи ошибочно приняли в «Мойдодыре» радостный гимн в честь воды за «мораль»:
Да здравствует мыло душистое,
Давайте же мыться, плескаться,
Купаться, нырять, кувыркаться,
В ушате, в корыте, в лохани,
В реке, в ручейке, в океане,
Вечная слава воде! [65, с. 86]
Но, в отличие от других сказок, радость здесь вызвана не победой маленького героя над каким-нибудь чудовищным великаном, напротив — маленький герой как будто бы даже потерпел поражение и должен был сдаться на условиях, продиктованных вражеским главнокомандующим Мойдодыром, полный титул которого занимает целых четыре стихотворные строки:
И мочалок Командир. [65, с. 78]
Все началось в ту минуту, когда проснувшийся поутру грязнуля открыл глаза: вещи, сколько их было в комнате, снялись с мест и понеслись. Грязнуля ничего не может понять спросонья:
И помчалось колесом? [65, с. 77]
Все объясняется появлением Мойдодыра, который хотя и выглядит очень злым и страшным, но укоряет грязнулю совсем по-домашнему и даже немного озорно. Но затем, распаляясь все больше и больше, он перешел от укоров к угрозам, а от угроз — к действию и двинул на грязнулю своих солдат — мочалки, щетки, мыло. Вот это уже по-настоящему страшно для грязнули, который потому и зовется грязнулей, что терпеть не может умываться…
Грязнуля пытается спастись бегством, но бешеная мочала преследует его. Грязнуля встречает Крокодила с детьми, и он «мочалку, словно галку, словно галку проглотил». Крокодил потребовал от грязнули умыться, иначе:
В «Мойдодыре» в отличие от «Крокодила» две ипостаси Крокодила — добрая и злая — наталкивают героя и читателя на значительное открытие: нужно отличать требовательность друзей от нападок недругов, не всякий, причиняющий неприятность — враг, лекарство бывает горьким. Вот почему грязнулю заставляет умыться Крокодил, защитивший мальчугана от бешеной мочалки. Но, если уж и друзья хотят того же, значит действительно:
По утрам и вечерам. [65, с. 85]
Теперь понятно, что Мойдодыр вовсе не враг, а просто у него такой ворчливый, но добродушный характер, и что он не нанес грязнуле поражение, а помог совершиться победе, которую маленький герой одержал над самим собой. Это для него, пожалуй, труднейшая из всех побед.
В «Мойдодыре» особенно наглядно видна условность сказок Чуковского. Это их свойство совершенно органично: чем строже выдержана условность, тем точнее и правильнее сказочная действительность, созданная Чуковским, а разрушение условности ведет к неточному и неправдивому изображению действительности жизненной.
Там, где Мойдодыр говорит о головомойке, есть не только мытье головы, но и угроза. Там, где самовар бежит от неряхи, как от огня, есть не только перекипание воды от слишком сильного нагревания, но и отвращение.
В тех случаях, когда маленький читатель не понимает переносного смысла метафоры, сказка подготовит его к пониманию. Услыхав метафору в другом контексте, маленький лингвист будет ассоциировать незнакомое значение со знакомым. Так осуществляется на деле один из основных принципов сказок Чуковского — принцип языкового воспитания.
В отличие от других сказок, где богато и разнообразно представлен животный мир, в «Мойдодыре» нет зверей, кроме Крокодила и двух его деток. Однако и в этой сказке незримо присутствует целый зоопарк. Все вещи домашнего обихода воспринимаются в «животном» аспекте: «подушка, как лягушка, ускакала от меня», умывальники «залают и завоют», будто собаки, Крокодил глотает мочалку «словно галку». Все предметы ведут себя в сказке как животные: они бегают, прыгают, несутся кувырком, летают и т. д. Например, мыло «вцепилось в волоса, и юлило, и мылило, и кусало, как оса».
Благодаря динамичности образов, стихотворному мастерству, игровым качествам, оригинальности, изяществу всех художественных средств «Мойдодыра» за ним заслуженно укрепилась репутация одной из лучших сказок Чуковского.
Сказка «Телефон» отличается от других сказок Чуковского тем, что в ней нет конфликтного сюжета, в ней ничего не происходит, кроме десятка забавных телефонных разговоров. Разгадка этой загадки состоит в том, чтом связывает разрозненные телефонные разговоры вопреки отсутствию сюжета. Это- игра. Сказки Чуковского вообще вобрали многие черты детских игр, но «Телефон» — игра в чистом виде, вернее — отлично написанный литературный текст к игре в «испорченный телефон». «Телефон» гораздо ближе к таким стихам, как «Мурочка рисует», «Что делала Мурочка, когда ей прочитали «Чудо-дерево», чем к сказкам. Последовательность разговоров в сказке усваивается ребенком с трудом, но для игры годится любой их порядок. Лучше всего запоминается концовка (ставшая, между прочим, поговоркой взрослых), потому что в ней есть действие, есть работа, к тому же нелегкая:
Из болота тащить бегемота. [65, с. 74]
Сказка «Путаница» еще более выразительно, чем «Телефон» отличается от «Мойдодыра», «Федорина горя», «Айболита», «Тараканища», «Краденого солнца» и «Мухи-Цокотухи». В ней как будто происходит совсем непонятные вещи:
Во всех волшебных сказках животные говорят человеческими голосами. Но воробышек, мычащий коровой, — где это видано, где это слыхано? Об этом же недоуменно спрашивают фольклорные песенки-небылички:
Чтоб курочка бычка родила,
Поросеночек яичко снес? [65, с. 102]
Мудрый педагог — народ — сочинил для детей десятки стихов и песенок, в которых все происходит «не так», отлично понимая, что можно утверждать, вопреки очевидности, будто свинья лает, а собака хрюкает, и тем самым обратить внимание на истинное положение, при котором все происходит как раз наоборот. Утверждения, будто бы курочка бычка родила, а поросенок снес яйцо, настолько противоречат уже известным ребенку фактам, что свое понимание вздорности этого ребенок воспринимает как победу над всяким вздором, чепухой, небывальщиной. Подобно любой другой, эта победа делает ребенка счастливым. Мнимое отрицание реальности становится игровой формой ее познания и окончательного утверждения.
Чуковский перенес эту форму в литературную сказку и впервые для ее обозначения стал употреблять термин «перевертыш». Перевертыши есть во многих сказках, а «Путаница» посвящена перевертышам целиком:
В мышеловку посадили. [65, с. 16]
Здесь каждое слово «не так», и ребенок понимает, что здесь все «не так», радуется своему пониманию, и эта радость для него — радость победы «так» над «не так». Следовательно, перевертыш наравне с сюжетной героической сказкой осуществляет победу добра над злом (над «не так») и дает ребенку ощущение счастья, которое, по убеждению малыша, есть норма бытия.
Чтобы помочь малышу, Чуковский с большим тактом вводит в свои перевертыши правильную характеристику вещей и явлений, незаметно подсказывая, чтом «так», а чтом «не так»:
Не одни только перевертыши перенес Чуковский из устного народного творчества в литературную сказку. Его сказки буквально пропитаны детским фольклором. Сейчас уже бывает трудно сказать, то ли это Чуковский цитирует детский фольклор, то ли дети цитируют Чуковского:
Тра-та-та и тра-та-та [65, с. 135]
Многие места живут самостоятельной жизнью в качестве считалок, дразнилок, скороговорок. Грязнулю, к примеру, надо дразнить так:
Что сбежали даже брюки… [65, с. 78]
Гибкость языка проверяется умением быстро произносить такие строчки:
Сказки Чуковского отражают действительность в обобщенной и отвлеченно-условной форме. Форма и содержание его сказок составляют органическое единство: причудливому сказочному содержанию у Чуковского отвечают столь же причудливые сказочные средства.
источник
Анализ произведений К.И.Чуковского
Однажды Чуковскому надо было составить альманах «Жар-птица». Это была обыкновенная редакторская работа, но именно она явилась причиной рождения детского писателя. Написав к альманаху свои первые детские сказки «Цыпленок», «Доктор» и «Собачье царство», Чуковский выступил в совершенно новом свете. Его работы не остались незамеченными. А.М. Горький решил выпустить сборники детских произведений и попросил Чуковского написать поэму для детей к первому сборнику. Чуковский вначале очень переживал, что он не сможет написать, поскольку никогда ранее этого не делал. Но помог случай. Возвращаясь в поезде в Петербург с заболевшим сыном, он под стук колес рассказывал ему сказку про крокодила. Ребенок очень внимательно слушал. Прошло несколько дней, Корней Иванович уже забыл о том эпизоде, а сын запомнил все, сказанное тогда отцом, наизусть. Так родилась сказка «Крокодил» , опубликованная в 1917 году. С тех пор Чуковский стал любимым детским писателем.
Тема
(Вернувшийся из поездки в Петроград в свою родную Африку Крокодил Крокодилович призывает своих собратьев подняться на борьбу с людьми-поработителями, рассказав о судьбе своего племянника, который умер недавно в петроградском зоологическом саду, успев перед смертью сказать:
Мы каждый день и каждый час
С помощью сказочного текста, написанного как бы для детей и в то же время не только для них, критически проанализировать саму действительность.
Мотивы
Ярким мотивом, проходящим через весь текст произведения, стал мотив «освобождение придет». (Томящиеся в неволе борцы обращаются к оставшимся на свободе соратникам с призывом бороться за свободу. Советский читатель поэмы Чуковского не мог не видеть этой скрытой пародии, саркастической усмешки поэта над канонизированными образами большевизма).
Мотив страшного и смешного. (Например, «страшная история» про «девочку Лялечку», завершающаяся её чудесным спасением «удалым героем» Ваней Васильчиковым).
Содержание
Воодушевленные призывом Крокодила, поведавшего своим африканским друзьям о судьбе своего несчастного племянника, погибшего в петроградском зоосаде, звери решают идти войной на «проклятый Петроград», где «в неволе наши братья за решетками сидят». Звери захватывают город, в него победоносно вступает «крокодилово полчище» и начинается оккупация Петрограда. Только «доблестный Ваня Васильчиков» не убоялся «крокодилова полчища» и с помощью игрушечного пистолета мальчик разгоняет войско оккупантов. Однако животные в качестве заложницы берут в плен девочку Лялю, гулявшую по Таврической улице. Звери предлагают людям компромисс – вернуть Лялю в обмен на освобождение всех «пленных зверей» и их «мохнатых деток». Ваня Васильчиков, ведущий переговоры со звериной ратью от имени людей, признает требования животных обоснованными:
Почему однако именно отрок Ваня Васильчиков оказывается победителем Крокодила и «крокодилова полчища»? Потому, видимо, что Ваня является единственным в поэме человеком, который умеет говорить на одном языке с животными.
Когда городовой обращается к Крокодилу со словами о том, что «крокодилам тут гулять воспрещается», Крокодил, очевидно, не понимая обращенных к нему слов, проглатывает городового «с сапогами и шашкою». Но стоит лишь заговорить Ване Васильчикову, как произнесенные этим отроком слова «Ты, злодей, пожираешь людей…» производят на Крокодила ошеломляющее впечатление, он тут же перестает быть агрессивным и покоряется отроку. Крокодил не ожидал, что среди населения Петрограда найдется человек, который говорит на одном с ним языке. Этот необыкновенный дар, не свойственный людям, принуждает Крокодила безоговорочно подчиняться.
Образы
Петроград в поэме Чуковского перестает быть человеческим городом, он теперь – большой, самоуправляемый зверинец. В городе установлена нечеловеческая власть.
Крокодил. В его образе соединились и революционная, и реакционная репутация. Его образ – своеобразная метафора государства.
^ Ваня Васильчиков, герой, может спасти весь народ от злодея.
Народ, изображенный трусливым, сам не знающий, как найти спасение из сложившейся ситуации.
Изобразительно-выразительные средства , которые использует в детских произведениях Чуковский, опираются на написанные им заповеди для детских поэтов.
Среди них графичность, т.е. в каждой строфе, а порою и в каждом двустишии должен быть материал для художника, ибо мышлению младших детей свойственна образность:
Проглотил его вместе с ошейником.
Словесная живопись по Чуковскому должна быть лирична:
— Помогите! Спасите! Помилуйте!
Повышенная музыкальность поэтической речи, плавность, текучесть звуков:
Рифмы в стихах для детей должны быть поставлены на самом близком расстоянии: см. примеры выше.
^ Стихи не загромождены прилагательными. Так как ребенка по — настоящему волнует в литературе лишь действие, важно быстрое чередование событий: см. примеры выше.
У Чуковского так описывается рассказ Крокодила о впечатлениях от поездки в Петроград:
^ И встал печальный Крокодил
Там наши братья, как в аду,
В зоологическом саду.
А теперь цитата из поэмы М.Ю.Лермонтова «Мцыри»:
Привстал, собрав остаток сил,
Все лучше перед кем-нибудь
Словами облегчить мне грудь;
Немного пользы вам узнать, —
А душу можно ль рассказать?
Я мало жил, и жил в плену.
Критики о сказке «Крокодил»
«. у Чуковского и его соратников мы знаем книги, развивающие суеверие и страхи («Бармалей», «Мой Додыр», «Чудо-дерево»), восхваляющие мещанство и кулацкое накопление («Муха-цокотуха», «Домок»), дающие неправильное представление о мире животных и насекомых («Крокодил» и «Тараканище»), а также книги явно контрреволюционные с точки зрения интернационального воспитания детей».
(К. Свердлов «Мы призываем к борьбе с «чуковщиной» // Дошкольное воспитание, 1929, №4).
Поэме «Крокодил» Н.К.Крупская посвятила отдельную статью, в которой разоблачала политически вредное содержание произведения Чуковского. Статья Н.К.Крупской содержит немало забавных нелепостей. Первым делом Н.К.Крупская отмечает, что слишком мало детских книг, рассказывающих детям о животных вообще и о крокодилах, в частности. Поэтому Н.К.Крупская считала возможным упрекнуть Чуковского в том, что он не удовлетворил любопытство детей, которые хотели бы побольше узнать о крокодилах. Н.К.Крупской недоставало в поэме информации зоологического характера – где живет крокодил, чем питается, etc. Н.Крупская пишет так, будто от Чуковского ожидали книжку по популярной зоологии. «Вместо рассказа о жизни крокодила, они [дети] услышат о нем невероятную галиматью», – заключала Н.К.Крупская.
(Крупская Н.К. О «Крокодиле» Чуковского// Книга детям. 1928. № 2. С.14)
Что касается описания повадок, характера и внешности крокодила, то даже такому таланту как Чуковский трудно было бы описать это животное с большей яркостью и художественностью, чем сделал это «отец истории» Геродот из Галикарнасса: «Из всех известных нам живых существ это животное из самого маленького становится самым большим. Ведь яйца крокодила немного крупнее гусиных и детеныш соответственно величине яйца вылупляется маленьким. Когда же он вырастает, то достигает длины в 17 локтей и даже более. У крокодила свиные глаза, большие зубы с выдающимися наружу клыками в соответствии с величиной тела. Это – единственное животное, не имеющее от природы языка. Нижняя челюсть у него неподвижна. Только крокодил придвигает верхнюю челюсть к нижней, чем и отличается от всех прочих животных. У него также острые когти и чешуйчатая твердая кожа на спине. Слепой в воде, крокодил, однако, прекрасно видит на суше. Так как он и живет в воде, то пасть его внутри всегда полна пиявок. Все другие птицы и звери избегают крокодила: только трохил – его друг, так как оказывает ему услуги. Так, когда крокодил выйдет из воды на сушу и разинет пасть (обычно лишь только подует западный ветер), тогда эта птица проникает в его пасть и выклевывает пиявок. Крокодилу приятны эти услуги, и он не причиняет вреда трохилу».
(Геродот. История в девяти книгах. Пер. Г.А.Стратоновского. Под общ. ред. С.Л.Утченко. Л., 1972. С.101)
Мы потому привели столь пространную цитату, что этот рассказывающий о египетских крокодилах отрывок из второй книги «Истории» Геродота являет собой законченный шедевр, по которому вполне можно судить о литературном таланте, которым обладал основоположник исторической науки.
Другой адресованный Чуковскому упрек Н.К.Крупской носит уже прямо политический характер. Народ в поэме «Крокодил» изображен трусливым, народ не знает, как спасаться от Крокодила и лишь один храбрец Ваня Васильчиков находит в себе мужество бороться с этим непобедимым чудовищем. Действительно, Чуковский забыл большевистский постулат о том, что «ни бог, ни царь и ни герой» не даст народу «избавление» от тирании, в поэме «Крокодил» вся надежда пассивных народных масс возлагается на героя Ваню. «Это уже, – подчеркивает Н.К.Крупская, – совсем не невинное, а крайне злобное изображение…»
(Крупская Н.К. О «Крокодиле» Чуковского// Книга детям. 1928. № 2. С.14)
Народ, испугавшийся Крокодила, – это вправду совершеннейшая клевета. Далее Крупскую насторожило описание быта семьи Крокодила в Африке, она пришла к выводу, что Крокодил и его семейство живут в далекой Африке – О, Боже! – как мещане. «Мещанин-крокодил» _ 6, – делает убийственный вывод Крупская. Но это еще не самое страшное, ведь Крокодил вдобавок оказывается монархистом, и, принимая в своем доме царя-гиппопатама
«Скажи, повелитель, какая звезда
Тебе указала дорогу сюда?» _ 7
Монархические взгляды Крокодила, таким образом, доказаны. «Я думаю, – писала Н.К.Крупская, – «Крокодил» ребятам нашим давать не нужно…потому что это буржуазная муть» _ 8. Зинаида Столица на страницах педологического сборника, признав поэму «Крокодил» антипедагогической, отметила, что «в поэму вплетены чуждые современности мотивы: царь и повелитель зверей, рождественская елка, городовой…» _ 9 Впоследствии советский литературовед Л.Кон писала о «Крокодиле» Чуковского, что «выпущенная отдельным изданием в 1919 году, когда советский народ героически…сражался против белогвардейщины и иностранной интервенции, эта книжка оказалась просто враждебной и вредной»
(Крупская Н.К. О «Крокодиле» Чуковского// Книга детям. 1928. № 2. С.16)
Выходит, что в то славное время, когда большевики громили белую гвардию и интервентов, Чуковский своим «Крокодилом» сильно мешал большевистской победе.
Выдающийся русский литературовед Юрий Тынянов писал о том, что «Крокодил» Чуковского безусловно открывает новую эпоху в детской литературе. В детских книжках XIX века, писал Ю.Тынянов, можно видеть «странных детей: в костюмах взрослых, с непропорционально большими головами, лилипуты, карлики жмутся к коленям матерей. Улыбки их томные, глаза опущены[…]…детский возраст, видимо, еще не был открыт в тогдашней детской литературе».
(Тынянов Ю. Корней Чуковский// Детская литература. 1939. № 4. С.24)
«Крокодил» не только шел в разрез с этой описанной Юрием Тыняновым традицией изображать ребенка как маленького взрослого – лилипута, он вообще «открывал» детский возраст для литературы. В «Крокодиле» не было места образу ухоженного, послушного, домашнего ребенка – «маменькина сынка».
Зинаида Столица на страницах педологического сборника, признав поэму «Крокодил» антипедагогической, отметила, что «в поэму вплетены чуждые современности мотивы: царь и повелитель зверей, рождественская елка, городовой…».
(Столица З. Элементы сказки в сочинении К.Чуковского «Приключение Крокодила Крокодиловича» и реакции дошкольников// Сказка и ребенок. Педологический сборник. М., 1928. С.91)
Сказка «Тараканище»
Идея: 1. в мире «глуповцев» из любого таракана можно сотворить икону, а потом и «лоб расшибить», отбивая ей поклоны (в сказке у Чуковского уже есть предчувствие, что «удалой Воробей», мимоходом, с налета освободивший страну от тирании Таракана, быстренько займет его место: уж больно покладистый народ окружает его, на все согласный, ко всему готовый: «ослы ему славу по нотам поют, / Козлы бородою дорогу метут. / Бараны, бараны / Стучат в барабаны!»).
2. можно передать поговоркой: не так страшен черт, как его малюют». Не столько бесы нам враги, сколько мы сами — самим себе, а через самих себя они нас и одолевают. Причем верующих, которые боятся жить личным опытом и здравым смыслом, одолевают даже чаще, чем неверующих, привыкших надеяться на свои собственные силы и опыт. Победитель-Воробей приходит, разрешая проблему быстро и просто: «Взял и клюнул таракана. Вот и нету великана!». А далее, после всеобщей бурной радости, благодарности, признательности и ликования возникает новая форма кумиротворения — уже не страх, но возвеличивание, превозношение Героя:
Ослы ему славу по нотам поют, Козлы бородою дорогу метут. Бараны, бараны стучат в барабаны…
Содержание. Речь идет не об отдельном герое, но обо всем зверином царстве, где внезапно, в результате нежданно-негаданного переворота сменилась власть. Безобидные звери занимались своими привычными нелепыми городскими делами («в автомобиле», «на трамвайчике», «на велосипеде»), как: «Вдруг из подворотни / Страшный великан, / Рыжий и усатый / Та-ра-кан! / Таракан, Таракан, Тараканище!».
Образы
Таракан – воплощение зла и источника страхов.
Воробей – спаситель слабых.
Звери – олицетворение общества, запуганного правителем.
Мотивы
Соседства страшного и смешного:
Поделом великану досталося,
И усов от него не осталося.
Добра и зла: противопоставление Таракана и зверей, Воробья.
Позиция автора
Несомненно сочувствие автора зайчикам, медведям, крокодилам, слонам — всем этим трусишкам, которые испугались тараканьих усов. Причем оно откровенно декларируется уже в веселом параде зверей, которым начинается сказка. Таким образом, первое, с чего начинает писатель,— с декларации сочувствия к героям, которые потом станут жертвами злого Таракана
Изобразительно-выразительные средства опираются на его заповеди для детских поэтов.
Музыкальность поэтической речи, плавность, текучесть звуков:
Рифмы в стихах для детей должны быть поставлены на самом близком расстоянии: см. примеры выше.
Стихи не загромождены прилагательными. Так как ребенка по — настоящему волнует в литературе лишь действие, важно быстрое чередование событий: см. примеры выше.
Те слова, которые служат рифмами, должны быть главными носителями смысла всей фразы:
Злого обжору клянут.
Аллюзии
Литературное происхождение этого сказочного чудища – таракана — несомненно. В романе Достоевского «Бесы» есть персонаж, которого зовут капитан Лебядкин. Он — поэт-графоман и время от времени декламирует свои нескладные стихи. Однажды он читает Варваре Петровне «пиесу» «Таракан», которую поначалу представляет как «басню Крылова».
«Жил на свете таракан, / Таракан от детства, / И потом попал в стакан, / Полный мухоедства. / Место занял таракан, / Мухи возроптали. / «Полон очень наш стакан», — / К Юпитеру закричали. / Но пока у них шел крик, / Подошел Никифор, / Благороднейший старик. » «Басня» капитана Лебядкина заканчивается тем, что Никифор (который «изображает природу») «берет стакан и, несмотря на крик, выплескивает в лохань всю комедию, и мух, и таракана, что давно надо было сделать».
Критики о сказке «Тараканище»
Чуковский в «Тараканище» рассказывает как бы две сказки одновременно. Одна из них сатирическая, другая — нет. При этом он опирается на две различные фольклорные традиции. Первая из них, как отмечает И. П. Лупанова, идет от русских народных сказок о животных (типа «Кот и дикие животные»)
(И. П. Лупанова «Полвека». М., «Дет. лит.», 1969, стр. 100).
Вторая связана с кругом былин о борьбе героя с чудовищем (особенно с былиной об Илье и Идолище). Действительно, Идолище и Тараканище очень сходны между собой, и тот, и другой оцениваются прежде всего как «чужие». (Кстати сказать, характерно, что в былинах этого типа Идолище также не встречает, как указывает В. Я. Пропп, никакого сопротивления:
«Идолище подходит к стенам Киева, Владимир выходит ему навстречу, кланяется и зовет его на пир. Так начинается унижение Владимира».
(В.Я.Пропп. Русский героический эпос. М., Гослитиздат, 1958, стр. 227).
Смелую попытку заново прочитать знаменитую сказку Корнея Чуковского предпринимает Михаил Эльзон в статье “Когда и о ком написан“„Тараканище”?” Конечно же, о Сталине и его приспешниках, убежден критик. Тут он не нов. Разговоры о глубокой проницательности и храбрости Чуковского, еще в 22-м году углядевшего не только слабость усатого злодея-диктатора, но и предугадавшего его конец, ходили начиная с 30-х годов. А возможно, и раньше. Кстати, обычно они вызывали у писателя насмешку. Элементарное сопоставление сказочных строк с деяниями вполне конкретных политических фигур — занятие, в общем-то незамысловатое, порой остроумное, но к литературе отношения не имеющее. Хочется к тому же напомнить, что реальный, а не сказочный диктатор, взращенный средь родных осин, отнюдь не пал в результате внезапного коллективного прозрения. И с трона его никто не сгонял.
Тема большой любви к животным и прославление тяжелой и трудной, но в то же время очень интересной профессии — доктор (врач лечащий людей и животных).
Идея исцеление бедных, больных животных, живущих в далекой Африке, добрым доктором Айболитом.
Мотивы
Ожидания исцеления («Приезжайте, доктор, /В Африку скорей
/И спасите, доктор, /Наших малышей!»).
А в море высокая ходит волна.
Сейчас Айболита проглотит она.
Что станется с ними, с больными,
Тебя повезу я вперёд!»
Образы
Aйболит – олицетворение добра.
Звери – олицетворение ожидающих спасения.
Изобразительно-выразительные средства
Создавая сказки для малышей К. И. Чуковский непосредственно следовал своим заповедям. Сказка написана простым детским языком, эмоциональна, доступна для детей, легко воспринимается, но в то же время она оказывает большое воспитательное значение.
Рассмотрим сказку на основе заповедей Чуковского:
^ 1. Соблюдена графичность и образность.
А в море высокая ходит волна,
Сейчас Айболита проглотит она…
^ 2. Наивысшая смена образов
^ 3. Живопись лирична, множество глаголов и предлогов дают ощущение постоянного движения.
И пришел к Айболиту барбос …
Мой зайчик попал под трамвай!
И теперь он больной и хромой,
Вместе с его героями тоже хочется, что то делать, как то действовать, чем то помочь.
^ 4. Подвижность и переменчивость ритма.
« Но вот, поглядите, какая — то птица
Все ближе и ближе по воздуху мчится.
На птице, глядите, сидит Айболит
И шляпою машет и громко кричит:
« Да здравствует милая Африка!»»
^ 5. Музыкальность поэтической речи.
Песня гиппопотама звучит, как гимн для докторов.
^ 6. Рифмы находятся в ближайшем соседстве.
^ 7. Каждая строка живет собственной жизнью.
^ 8. Основная смысловая нагрузка лежит на словах — рифмах.
Рифмы слов являются главными носителями смысла фразы.
^ 9. Стихи не загромождены прилагательными.
^ 10. Преобладает движение, основной ритм — хорей .
« И встал Айболит, побежал Айболит,
По полям, по лесам, по лугам он бежит.
И одно только слово твердит Айболит:
« И бежит Айболит к бегемотикам,
И хлопает их по животикам,
И ставит и ставит им градусники!»
^ 12. Поэзия для детей — поэзия для взрослых.
Он лечит несчастных зверят
И ставит и ставит им градусники».
^ 13. Частые повторы придают большую эмоциональность сказке.
Таким образом, мы видим, что К.И. Чуковский прекрасно использовал свои заповеди в сказке «Айболит».
Критики о сказке «Айболит»
«»Айболит» — это детская утопия, состоящая в том, что доктор, не спящий дни и ночи, может всем помочь. И ему все помогают: «мохнатые волки», кит и орлы, потому что доктор Айболит – воплощение абсолютного Добра и гуманизма. «Вот и вылечил он их, /Лимпопо! / Вот и вылечил больных, / Лимпопо!». Чуковский находит свой, альтернативный рецепт «коллекти- визации» — доброта, чуткость и отзывчивость к чужой боли, сопереживание ей. Но у Айболита получается далеко не все: ему удается бороться лишь с болезнями, но не с насилием, диктатурой, жестокостью. Ведь, как мы помним по «Бармалею», встретившись с реальным и неукротимым абсолютным Злом, он оказывается им побежден (хотя бы на время). И вообще, «добрый доктор» не может вылечить общество от зла ни шоколадками, ни гоголем-моголем! Несмотря на «happy end» сказка «Айболит» в конечном счете печальна: Айболит — один на всех, один на всю » милую Африку»! Стоит только ему замерзнуть в снегу, утонуть и «пойти ко дну», «не дойти» и «пропасть в пути», — и уже на вопрос: «Что станется с ними, больными, / С моими зверями лесными?» — нет ответа. Потому что другого Айболита нет. Надежда на спасение хрупка и зависит от массы случайностей, которые невозможно предусмотреть».
(И.В. Кондаков «Лепые нелепицы» Корнея Чуковского: текст, контекст, интертекст. // Общественные науки и современность. 2003 • № 1. стр. 5-7).
Алексей Тарханов в своей статье «Бармалей и Айболит» прослеживает особенности взаимоотношений своих героев — Айболита и Бармалея.
«Айболит известен по нескольким произведениям, но со своим непримиримым соперником Бармалеем он встречается в стихотворении «Бармалей» и в повести «Доктор Айболит» (по Гью Лофтингу). Уже в самом желании отдать каждому из героев по названию проявляется понимание их определенной равнозначимости. Весьма существенна внешность героев. Бармалей неимоверно усат. Очевидная и закрепленная в фольклоре связь волосатости и вирильности исчерпывающе проявляется в этом образе. Напротив, Айболит с бородкой пожилого профессора достаточно стереотипен. Айболит — это, по сути, Депутат Балтики. Со своей суетливостью, со своей привычкой подолгу сидеть под деревом, он наглядно воплощает старческую немощь».
В итоге автор статьи приходит к интересному выводу: «Айболит и Бармалей — антиподы, но разница между ними не так уже велика. Они близки как А и Б. Если Айболит воскрешает детей и зверей для краткой жизни, то Бармалей навечно приобщает их к лику целительной смерти».
(Алексей Тарханов «Бармалей и Айболит». // Сеанс №7. Октябрь 1993, с 5-9).
источник