КРИТИЧЕСКАЯ ЛИНГВИСТИКА И КРИТИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ ДИСКУРСА
(Политическая лингвистика. — Екатеринбург, 2011. — № 4 (38). — С. 286-291)
ОПРЕДЕЛЕНИЯ. Критическая лингвистика и критический анализ дискурса лучше всего могут быть определены как «единая перспектива при осуществлении языкового, семиотического или дискурсивного анализа» [van Dijk 1993b: 131]. Эта единая перспектива относится к термину критический/-ая, возникшему под влиянием Франкфуртской школы (в особенности благодаря Ю. Хабермасу). Вместе с тем данный термин используется и в более широком смысле, а именно как практическое сближение «социальных и политических обязательств» (engagement) с «социологически информированной конструкцией общества» [Krings et al. 1973: 808]. При этом принимается во внимание то, что «в человеческих делах взаимосвязи и причинно-следственные связи вещей могут быть искажены до неузнаваемости. Поэтому «критический» означает, по сути, попытку увидеть взаимосвязь вещей» [Fairclough 1985: 747]. Например, не выраженные прямо аргументы и туманные тексты подвергаются реконструкции, и содержащиеся в них скрытые значения раскрываются. Критический анализ также соотносит анализируемый текст с другими видами дискурса (интертекстуальность) и с историческим и синхронным контекстом. Хотя критическая лингвистика и критический анализ дискурса, по мнению многих лингвистов, весьма различны по своей методологии, они занимают, на наш взгляд, одно и то же «парадигматическое пространство», и поэтому в данной работе оба термина используются недифференцированно, за исключением особых случаев. Критическая лингвистика и критический анализ дискурса имеют своей целью анализ как неявных, так и прозрачных структурных отношений доминирования, дискриминации, власти и контроля, выраженных в языке. Иначе говоря, критический анализ дискурса нацелен на критическое изучение социального неравенства, выраженного (сигнализируемого, конституируемого, законодательно закрепленного и т. д.) в языке или дискурсе. Многие ученые, разрабатывающее данное направление науки, разделяют мнение Ю. Хабермаса относительно того, что «язык есть также средство доминирования и социальной силы. Он служит для законодательного закрепления отношений организованной власти. Насколько законодательно закрепленные (легитимные) отношения власти не выражены, настолько язык идеологизирован» [Habermas 1977: 259]. В отличие от других парадигм в лингвистике текста и дискурса, критический анализ дискурса сфокусирован не только на устных или письменных текстах как объектах изучения. Полностью «критический» отчет о дискурсе требует построения теоретической модели и описания как социальных процессов и структур, которые привели к появлению текста, так и социальных структур и процессов, внутри которых индивидуумы или группы как социально-исторические субъекты создают значения во взаимодействии с текстами [Fairclough, Kress 1993:2ff]. Следовательно, в любом критическом анализе дискурса неизбежно фигурируют три концепта: концепты власти, истории и идеологии (последняя определяется в данной работе как системы мнений и убеждений, выдвигаемых группой, имеющей власть [см., напр.: van Dijk 1989; Wodak 1989; Fairclough 1989; Fairclough, Kress 1993]). В отличие от исследований в прагматике и традиционной социолингвистике, в которых, по мнению представителей критической лингвистики, переменные контекста иногда наивно соотносятся с автономной системой языка [ср.: Kress, Hodge 1979], критический анализ дискурса стремится избежать установления простого детерминистского отношения между текстами и обществом. Принимая во внимание то, что строение дискурса определено отношением доминирования, что каждый дискурс имеет место в определенном времени и пространстве (т. е. исторически производится и интерпретируется), что структуры доминирования законодательно закрепляются идеологиями групп, имеющих власть, последователи критической лингвистики придерживаются комплексного подхода, который дает возможность проанализировать давление со стороны властей предержащих и возможности сопротивления в условиях неравного отношения власти, проявляющиеся как социальные условности. В соответствии с этим взглядом, доминирующие структуры делают условности стабильными и естественными. Таким образом, результаты проявления власти и идеологии при создании значений затемняются и приобретают стабильные и естественные формы, принимаются как «данные». Сопротивление в таком случае рассматривается как ломка условностей, стабильной практики общения, как создание новых отношений (креативность) [Fairclough, Kress 1993: 4 ff]. КРАТКАЯ ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА. В шестидесятых и семидесятых годах нашего столетия многие ученые стали придерживаться критической перспективы в изучении языка. Среди первых был французский исследователь Пеше [Pecheux 1992], развивавший идеи русского теоретика Бахтина (Волошинова), который еще в тридцатые годы сформулировал тезис об интеграции языка и социальных процессов. В конце семидесятых годов группа лингвистов из школы М. Халлидея в Университете Восточной Англии начала использовать термин «критическая лингвистика» при исследовании использования языка в различных институтах [см., напр.: Fowler et al. 1979; Kress, Hodge 1979]. Кресс и Ходж постулировали наличие сильных и распространяющихся связей между лингвистической структурой и социальной структурой, утверждая, что дискурс не может существовать без социальных значений. Эти авторы резко выступили против современных им направлений в прагматике (например, теории речевых актов) и количественной социолингвистики У. Лабова. Начиная с 1979 г. этот общий подход был обработан, расширен, подвергся изменениям и был по-новому применен другими лингвистами, придерживавшимися иных лингвистических традиций. При этом многие полагают, что взаимоотношения между языком и обществом являются сложными и многомерными и поэтому требуют междисциплинарного исследования. Ученые, разрабатывающие проблемы социолингвистики, формальной лингвистики, социальной психологии и литературоведения, внесли большой вклад в развитие нового направления и конкретизировали такие области анализа, как расизм, дискриминация по этническим или половым признакам, язык политики и т. д. ПРИНЦИПЫ КРИТИЧЕСКОЙ ЛИНГВИСТИКИ. К числу основных вопросов, определяющих критическое лингвистическое исследование, относятся следующие. Как присходит натурализация идеологии? Какие дискурсивные стратегии делают контроль легитимным, а социальный порядок «естественным»? Как в языке выражается власть? Как осуществляются согласие, принятие и законодательное закрепление доминирования? Кто имеет доступ к инструментам власти и контроля? К каким инструментам власти возможен доступ? Кто и как подвергается дискриминации? Как происходит понимание определенных видов дискурса? Кто является субъектом понимания и каковы результаты этого процесса? Для ответа на эти весьма сложные и обширные вопросы мы считаем нужным сформулировать следующие общие характеристики, цели и принципы, конституирующие критическую лингвистику и критический анализ дискурса. 1. Политическая приверженность. Разоблачение неравенства и несправедливости, лишение идеологий их естественности, раскрытие отношений доминирования и власти и сообщение об этих отношениях тем, кто страдает от угнетения, — таковы цели, которые сторонники критической лингвистики считают желательным и возможным реализовать. «Субъектов исследования» нельзя считать просто «объектами». Специфические интересы и ценности определяют выбор тех субъектов, которые анализируются критической лингвистикой. Сторонники критической лингвистики отрицают существование «объективной» интерпретации и считают целесообразным открыть по крайней мере свои нормативные ориентации. Это — одна из причин того, почему критическую лингвистику часто упрекают в политизированности: только потому, что представители данного направления берут для анализа социально значимые проблемы, или потому, что их политические ценности выражены открыто, в то время как интересы и ценности других исследователей остаются в тени. 2. Проблемно-ориентированное исследование. Критическая лингвистика и критический анализ дискурса исследуют языковое поведение в обыденных ежедневных ситуациях, имеющих непосредственную социальную значимость (институциональный дискурс, дискурс средств массовой информации, школьные учебники, проблемы меньшинств, все виды дискриминации и т. д.). Критическая лингвистика может быть определена как проблемно-ориентированная дисциплина, поскольку ее цель состоит не во внесении вклада в отдельную дисциплину, парадигму, школу или теорию дискурса, а в обращении к насущным социальным проблемам, которые в результате анализа будут лучше поняты и, возможно, начнут решаться. 3. Отношение между языком и обществом. Критическая лингвистика рассматривает язык и общество не как отдельные, но как диалектически взаимосвязанные сущности. Языковые характеристики иногда стратегически затемняются вследствие определенных идеологических установок со стороны авторов текстов, вследствие структур власти на макро- и микроуровнях общества, а также вследствие исторической интертекстуальности. Языковые знаки (понимаемые как язык в действии) на любом уровне являются результатом социальных процессов [ср.: Kress 1993] и, следовательно, мотивируются единством формы и значения. Власти предержащие (элиты в обществе, см.: [van Dijk 1993a]) имеют более обширный и более легкий доступ к коммуникации, а также больший выбор в коммуникативном поведении. 4. Интердисциплинарное исследование. Социальные феномены очень сложны и не могут быть освещены лишь одной дисциплиной. Социологические, психологические, когнитивные, политические, психоаналитические и другие модели должны по необходимости применяться, но не в произвольном порядке, а так, чтобы они отражали статус, происхождение и интересы соответствующих теорий и категорий. 5. Включение исторической перспективы. Тот факт, что социальные процессы являются скорее динамическими, чем статическими, должен найти отражение в теории, методологии и интерпретации данных. История на микроуровне специфических взаимодействий индивидуумов или институтов, на мезоуровне групповых взаимодействий или на макроуровне истории дискурсивных изменений является существенным компонентом критической лингвистики как в теоретическом, так и в описательном отношении [Fairclough, Kress 1993]. Каждый дискурс и каждый текст связаны с другими (интертекстуальность) синхронически и диахронически и должны рассматриваться в связи с другими видами дискурса. 6. Дискурс как действие. Дискурс следует рассматривать как форму социального действия, всегда определяемую ценностями и социальными нормами, условностями (в качестве естественных идеологий) и социальной практикой, всегда ограниченной и находящейся под влиянием структур власти и исторических процессов. 7. Социальная конструкция значений (смыслов). Значения есть результат взаимодействия между читателями/слушателями и авторами текстов. Эти значения всегда подчиняются более или менее жестким нормативным правилам (например, родовым правилам) и отношениям власти, которые возникают вследствие такого взаимодействия. Многие осознанные и бессознательные мотивы и процедуры планирования текстов оказываются существенными для создания и восприятия текстов, и это приводит к возникновению выраженных и скрытых значений, когнитивных и эмоциональных аспектов дискурса. 8. Адресованность социально-политической практики. Результаты критического исследования должны представлять интерес не только для академической науки, но и выливаться в предложения для практического воплощения, например в качестве принципов недискриминационного языкового поведения, улучшать доступность теле- и радионовостей и т. д. 9. В поисках критической теории языка. Необходимо точное лингвистическое описание данных, должен осуществляться как количественный, так и качественный анализ, зависящий от жанра и типа текста. Следует применять различные инструменты лингвистического анализа (социальную семиотику, теорию речевых актов, теорию аргументации и т. д.) в зависимости от того, что может больше помочь при объяснении данных. При этом основные положения и методологическая база соответствующих лингвистических теорий должны быть прозрачны. В идеальном варианте лингвистическая теория и методология должны интегрировать язык и общество, и это приведет к выходу за пределы существующих эклектических процедур, в результате чего можно будет обратиться к основным вопросам: «Каковы границы знаков — как мы выбираем единицы для анализа? Как можно узнать, какая интерпретация отвечает природе фактов? Каким точно образом связаны макро- и микрообъекты (например, общество и языковые знаки)? Как мы учитываем взаимосвязь между вербальными и невербальными элементами языка?» НАПРАВЛЕНИЯ. На современном этапе развития критической лингвистики и критического анализа дискурса можно ориентировочно выделить несколько направлений, или «школ», которые отличаются друг от друга по теоретическим основаниям или по методике исследования. Разумеется, эти школы являются абстракциями, и ученые, которых мы в данной работе включаем в ту или иную школу, не всегда рассматривают свои исследования как относящиеся к критической лингвистике. — Социальная семиотика. Еще в 1970 г. Майкл Халлидей подчеркнул взаимосвязь между грамматической системой и социальными и личностными потребностями, которые реализуются при использовании языка. Халлидей разграничил три взаимосвязанных метафункции языка: (1) идеационную функцию, связывающую языковые структуры с опытом (идеационная структура диалектически связана с социальной структурой, отражает ее и оказывает на нее влияние), (2) интерперсональную функцию, определяющую взаимоотношения между участниками общения, и (3) текстовую функцию, обеспечивающую смысловую и формальную связность текстов (coherence and cohesion). Идеи Халлидея оказали большое влияние на Гюнтера Кресса, работы которого могут служить примером развития критической лингвистики как направления. Он стал разрабатывать свою модель и методологию. Начиная с ранней работы 1979 г. и в последующих трудах его интересы сдвинулись в область социально-семиотического исследования, а именно в область изучения понятия знака как неразрывного единства значения и формы. Он стремится «соединить специфику знаковых форм в любой среде со спецификой социальных организаций и социальной истории» [Kress 1993: 176ff]. В свете такой теории язык рассматривается как семиотическая система, в которой значение создается непосредственно, а не как языковая система, в которой значение опосредованно связано с языковой формой. В работах Кресса прослеживается растущий интерес к описанию, анализу и теоретическому осмыслению других знаковых средств, в особенности зрительных [см., напр.: Kress, van Leeuwen 1990]. В центре интересов Кресса находится «политическая экономия» средств обозначения, т. е. он стремится понять, как разные сообщества оценивают различные способы обозначения и как они используют эти способы обозначения. Он пытается объяснить, как индивидуум становится членом общества, используя доступные «ресурсы обозначения (репрезентации)». В настоящее время, занимаясь по должности проблемами образования, Кресс размышляет о содержании учебных планов в терминах ресурсов обозначения, анализирует то, как индивидуумы в учебном процессе используют эти ресурсы и постоянно трансформируют их. Побочным продуктом такого исследовательского интереса явилось освещение вопросов, имеющих открыто политический характер, включая политику культуры. Другие представители школы социальной семиотики Халлидея, как, например, Тео ван Леувен [van Leeuwen 1993], обращают особое внимание на художественную литературу и другие знаковые системы (фильмы, карикатуры, картины и т. д.). Ван Леувена интересуют такие темы, как интонация диск-жокеев и ведущих теленовостей, язык телевизионных интервью и газетных сообщений, семиотика зрительного общения и музыки. Такой подход привел его к изучению вопросов образования. Он выделяет два вида отношений между дискурсом и социальной практикой: «. дискурс сам по себе как социальная практика и дискурс как форма действия, как то, что люди делают, общаясь. Есть также и дискурс в смысле М. Фуко, дискурс как представление социальной практики, как вид знания, как то, что люди говорят о социальной практике» [van Leeuwen 1993: 193]. Критический анализ дискурса, согласно ван Леувену, должен учитывать все эти аспекты: дискурс как инструмент власти и контроля и дискурс как инструмент социального конструирования действительности [Там же 193]. — «Порядки дискурса» и постструктурализм Фуко. Норман Феарклаф [Fairclough 1985, 1989, 1993] видит ценность критического анализа дискурса в том, что этот анализ можно использовать, наряду с другими методиками, при изучении социальных и культурных изменений, а также в качестве базы данных в борьбе против эксплуатации и угнетения [Fairclough 1993: 133-134]. Предметом изучения Феарклафа является язык власти и институциональный дискурс, при этом подчеркивается взаимосвязь, интертекстуальность различных форм социальной практики, например отношения между социальной практикой образовательных систем и рекламы. Использование языка, по его мнению, всегда ведет к установлению социальной идентификации, общественных отношений, систем знания и мнения. Подобно Крессу и ван Леувену, Феарклаф также опирается на идеи Халлидея при анализе дискурсивных событий. В его концепции условности, лежащие в основе дискурсивных событий, называются порядками дискурса (orders of discourse). Порядок дискурса в той или иной социальной сфере есть совокупная тотальность его дискурсивных реализаций, а также взаимоотношения между ними (дополнительность, включение, исключение, противопоставление и т. д.). Порядок дискурса в обществе представляет собой, таким образом, набор более частных порядков дискурса и взаимоотношений между ними (например, отношения между порядками дискурса в школе и дома). Границы между этими порядками и изолированные участки между ними выступают как моменты конфликта и состязания, меняющиеся в сторону усиления или ослабления, как часть более широких социальных конфликтов [Там же: 135ff]. В своем исследовании нескольких примеров университетского дискурса на фоне широкого анализа современного «посттрадиционального» общества Феарклаф приходит к выводу о том, что новый вид дискурса, дискурс потребительской культуры (consumer culture discourse), оказывает большое влияние на другие облапсти общения, в частности на общение в университете. Традиционные жанры типа биографии (сurricula vitae) стали похожи на рекламные извещения (происходит «маркетизация» общественного дискурса, т. е. превращение общественного, публичного дискурса в дискурс рынка). Эти изменения, естественно, оказывают влияние на институты, иерархические структуры и личность ученых. — Социокогнитивная модель. Основным представителем этого направления является Тен ван Дейк (Teun van Dijk). Многие его работы посвящены критическому анализу этнических предубеждений и расизма в дискурсе. Таковы, например, работы, в которых анализируются образцы рассуждений белых голландцев и калифорнийцев о национальных меньшинствах [van Dijk 1984, 1987]. Помимо выявления различных структур в таких диалогах, ван Дейк также исследует этнические взгляды и идеологии, проявляющиеся в обыденном общении. Анализ распространенных тем общения показывает, что имеют в виду участники общения, или, как объясняет автор, «каковы иерархии личностных мыслительных моделей применительно к этническим событиям и к этническим отношениям». Общая стратегия разговора о «Других», согласно ван Дейку, сочетает позитивную саморепрезентацию и негативную репрезентацию других. В другой работе ван Дейк рассмотрел роль средств массовой информации в распространении расизма [van Dijk 1991]. Основываясь на количественных и качественных данных, полученных при анализе тысяч газетных, теле- и радионовостей в Британии и Голландии, ван Дейк приходит к заключению, что наиболее частые темы, касающиеся расизма в прессе, соответствуют преобладающим этническим предубеждениям, выражаемым в ежедневных разговорах: иммиграция как вторжение, иммигранты и беженцы как паразиты, источники преступлений, насилия, а также трудности восприятия иной культуры. Эти темы отражаются в стиле, риторике и «смысловых ходах» (semantic moves) кратких новостей, в газетных статьях, в особенности применительно к консервативной и бульварной прессе. В одной из своих работ о дискурсе и расизме ван Дейк проверил гипотезу, закономерно вытекающую из его предыдущих исследований, а именно то обстоятельство, что ключевую роль в воспроизведении расизма играют элиты [van Dijk 1993a]. На основе анализа парламентских дебатов, корпоративного дискурса, учебников и текстов средств массовой информации ван Дейк пришел к выводу, что элиты различными способами заранее формулируют расистские суждения и таким образом подстегивают развитие бытового расизма. Среди многих стратегий, о которых он пишет применительно к расизму элит, выделяются такие, как отрицание расистских убеждений у себя и приписывание их другим — людям в других странах, людям других времен, беднякам с белой кожей, живущим в старых городах. Недавно ван Дейк обратился к более общим вопросам злоупотребления властью и воспроизведения неравенства через идеологии. По его мнению, те, кто контролируют б?льшую часть измерений дискурса (подготовку, обстоятельства, участников, темы, стиль, риторику, интеракцию и т. д.), пользуются наибольшей властью. Он полагает, что нельзя установить прямые соответствия между структурами дискурса и социальными структурами, но между этими структурами есть опосредующие образования, имеющие когнитивный характер (личностный и социальный). Когнитивное образование, согласно ван Дейку, является тем звеном в критической лингвистике, которое часто упускается из виду и которое позволяет объяснить, как социальные структуры оказывают влияние на структуры дискурса, как социальные структуры реализуются, становятся проявлением общественных институтов, получают статус законных образований и встречают одобрение или противодействие в устной и письменной речи. — Дискурсивная социолингвистика. Р. Водак и ее группа в Вене развивают свою социолингвистическую модель, основываясь на традиции Бернштейна и идеях Франкфуртской философской школы (прежде всего на идеях Ю. Хабермаса). Под руководством Р. Водак выполнены исследования по институциональному общению и коммуникативным барьерам в суде, школах и клиниках, кроме того, в последних работах освещаются результаты изучения дискриминации по признаку пола, национальности и расы с учетом различных обстоятельств общения. Одна из основных целей данной исследовательской группы состоит в практическом приложении критического анализа, например в разработке рекомендаций по созданию недискриминационного языка, сориентированного на женщин, по выработке эффективных форм беседы врачей с пациентами, по осуществлению судебной экспертизы в случае разжигания антисемитизма в печати. В междисциплинарном исследовании послевоенного антисемитизма в Австрии Р. Водак и ее коллеги [Wodak et al. 1990] обосновали дискурсивно-исторический метод, основным качеством которого является поиск и интеграция всей доступной фоновой информации применительно к различным уровням письменного и устного текста. Это исследование было выполнено на материале президентской кампании Курта Вальдхайма 1986 г. Авторам удалось показать, что контекст дискурса играл существенную роль в определении содержания, функции и структуры антисемитских высказываний. Венской группой были также выполнены другие исследования по этническим и расовым предубеждениям, в результате чего удалось сформулировать общие теоретические положения относительно значения и формы расистского дискурса об иностранцах, иммигрантах, представителях меньшинств. Форма такого дискурса может быть относительно одинаковой, но его содержание обнаруживает вариативность в зависимости, во-первых, от типа подвергаемой нападкам группы и, во-вторых, от условий, в которых вербально реализуется соответствующий дискурс. В частности, были установлены нормы и табу, лежащие в основе высказываний об иностранцах [Wodak, Matouschek 1993]. В анонимных разговорах, записанных на магнитопленку на улице, дискриминационные высказывания о женщинах, расистские и антисемитские суждения были представлены в равной пропорции, в то время как в официальном дискурсе (печатные и электронные средства массовой информации, речи политиков) открытые антисемитские высказывания в Австрии табуируются, а расистские высказывания об иностранцах — нет. Дискурсивно-историческая методология направлена на выявление косвенных негативных оценок в суждениях, на определение и выявление кодов и аллюзий, способствующих созданию предвзятого мнения в дискурсе. ЗАКЛЮЧЕНИЕ. Направления критической лингвистики и критического анализа дискурса быстро развиваются, и «критическая» перспектива проникает во все новые сферы лингвистического исследования, в частности в области прагмалингвистики [Mey 1985] и традиционной социолингвистики [Williams 1992]. Появляются новые критические направления, например по межкультурному общению [Meeuwis 1994], и все большее число исследователей полагает, что лингвистическое исследование должно включать освещение социально-политических оснований языка и речи [напр.: Heller 1988; Woolard 1985; Rickford 1986; Meeuwis, Blommaert 1994]. Критическая лингвистика и критический анализ дискурса развиваются прежде всего в направлении междисциплинарных областей и тем самым открывают многообещающие перспективы для интегративного изучения языка в обществе.
источник
«Рут Водак Ланкастер (Великобритания) Перевод О.А. Солоповой ВЗАИМОСВЯЗЬ «ДИСКУРС – ОБЩЕСТВО»: КОГНИТИВНЫЙ ПОДХОД К КРИТИЧЕСКОМУ ДИСКУРС-АНАЛИЗУ Abstract Wodak R. . »
Wodak R. Mediation Between Discourse and Society: Assessing
Cognitive Approaches in CDA. While reviewing relevant recent research, it
becomes apparent that cognitive approaches have been rejected and excluded
from Critical Discourse Analysis by many scholars out of often unjustified reasons. This article argues, in contrast, that studies in CDA would gain significantly through integrating insights from socio-cognitive theories into their framework. Examples from my own research into the comprehension and comprehensibility of news broadcasts, Internet discussion boards as well as into discourse and discrimination illustrate this position. However, I also argue that there are salient limits to cognitive theories which have to be taken into account, specifically when proposing social change via rational/cognitive insights. Examples from recent political debates on immigration and from the election campaign in the US in 2004 serve to emphasize these arguments.
1. Пролог. В настоящей статье мне бы хотелось показать, какое влияние социо-когнитивные теории оказывают на мои исследования, а также очертить потенциальные перспективы применения когнитивного подхода в рамках критического дискурс-анализа.
Несмотря на то, что в последнее время я не занималась проблемами дискурса и когнитивистики, принципы, модели, «эвристические метафоры» (Конрад Элих и Эрон Сайкурэль убедили меня в том, что квазитеоретические понятия, используемые для «объяснения» социальных явлений, используются в метафорическом значении; в частности это относится к «habitus» (П. Бурдье) и «стратегии» (используемой лингвистами в разных значениях; [см. также Wodak, 2004c]) (личная беседа с К. Элихом и Э. Сайкурэлем).
Мы все чаще объясняем сложную проблему, называя ее habitus или стратегия, поскольку данные термины суггестивны:
ничего не объясняя, они классифицируют явление на основе имплицитных и эксплицитных предположений. Однако следует понимать, что метафорическое выражение на внешнем уровне не обязательно соответствует концептуальной метафоре на когнитивном уровне) социокогнитивного подхода осознанно и неосознанно использовались мною в работе, являясь основанием для многих теоретических выкладок и положений. Следует также обратиться к проблематике моих исследований ранних лет, в которых уделяется внимание анализу когнитивных структур. В частности, наибольшее влияние на мои исследования оказали теории Т. ван Дейка и Дж. Лакоффа.
Обращаясь к моим первым работам в области дискурса и когнитивной лингвистики, выполненным практически тридцать лет назад, начну с тривиального, но, тем не менее, необходимого аргумента, доказывающего положения, выдвинутые в данной статье.
Несмотря на уверенность человека в том, что нельзя «заглянуть» в сознание другого (в «черный ящик»), (практически) каждый из нас убежден, что существуют определенные ментальные процессы, которые связывают производство и понимание текста как с высказыванием, текстом и коммуникацией, так и с социальными явлениями. Данный факт становится особенно очевидным при анализе таких феноменов как языковое поведение, стереотипы, предрассудки, присущие социальным группам. Более того, мы обязаны принимать во внимание убеждения, мнения, воспоминания о прошлом при изучении проблемы идентичности, изложении событий прошлого, поскольку они являются обязательными составляющими рассматриваемых дискурсивных практик; такие понятия как «коллективная память», «воображаемое сообщество» есть неотъемлемые категории когнитивных процессов [Halbwachs 1985;
Anderson 1988; Confino 1997; Wodak et al. 1999; Heer et al. 2003;
Кроме того, даже в повседневной жизни мы постоянно на собственном опыте убеждаемся, как мы неизбежно и чаще всего автоматически сводим сложности жизни к определенным ментальным моделям, общеизвестным истинам, которые влияют на принятие решений и межличностное взаимодействие [Luhmann, 1984].
Будучи носителем определенной культуры, человек научился быстро распознавать систематически повторяющиеся события, соответственно реагировать на них и обновлять информацию (см.
Kunda (1999), исследование которого посвящено культурному знанию). Таким образом, когнитивный и социокогнитивный подходы должны стать частью исследований дискурсивных практик [см.
подр. Wodak, Meyer, 2001; Wodak, 2004a], поскольку задачей любого направления в критическом дискурс-анализе является анализ / понимание и объяснение социальных проблем междисциплинарного характера. В своем недавнем исследовании В. Коллер [Koller 2005], занимаясь, с одной стороны, традиционным исследованием метафор, с другой – фокусируя внимание на социальной стороне дискурса, указывает на новые возможности использования когнитивной теории в критическом дискурс-анализе. В заключении исследователь верно отмечает, что даже если когнитивные процессы можно изучить лишь опосредованно (критика, выдвинутая в работе Chouliaraki and Fairclough [1999], те же положения являются истинными и в отношении идеологии: «Лингвисты должны осознавать, что любое исследование когнитивных схем выражает себя в новых когнитивных схемах, так же как любое исследование идеологии всегда идеологизировано» [Koller 2005: 220]. Продолжая дискуссию об «идеологии», Р. Дирвен [2005], исследует характерные особенности нацистской идеологии «высшей и низшей расы».
Интегрируя теорию Т. ван Дейка (1998) и недавние исследования метафорического моделирования [Hawkins 2001], автор различает два типа «идеологий» (в широком и узком смысле). Он приходит к выводу, что «когнитивная лингвистика предлагает анализ критической оценки “идеологии”, а не идеальные способы ее концептуализации» [Dirven et al., 2005].
Однако следует отметить, что большинство когнитивных исследований в области критического дискурс-анализа (за исключением работ Т. ван Дейка) сведено к изучению метафорических единиц в традициях теории когнитивной метафоры в узком и широком смысле (см. литературу выше). Поэтому мне бы хотелось указать на другие области научного анализа, в которых существует связь между дискурсом и когнитивным подходом.
2. Нерешенные проблемы? Взаимосвязь «дискурс – общество». Взаимосвязь «язык – общество» имеет огромное значение для развития теории дискурса в целом и критического анализа в частности. Однако данная проблема недостаточно разработана, именно с ней связаны основные трудности многих исследований [Fairclough, Wodak 1997; van Dijk 2003, 2005; Wodak 2001; Weiss, Wodak 2003; Chilton 2004].
«Критические лингвисты» в большинстве своем согласны с тем, что осмысление сложных взаимоотношений между дискурсом и обществом наиболее полно и естественно достигается при сочетании лингвистического и социального подходов. Несмотря на это, в большинстве работ когнитивный подход исключается из дискурсанализа, считается неуместным.
Безил Бернстейн и Уильям Лабов, основоположники социолингвистики, осознав этот факт более 30 лет назад, предложили новые подходы, известные как теории «различия» и «недостатка».
Однако социологические, лингвистические и когнитивные категории невозможно сопоставить непосредственно, поскольку они зависят от «различных горизонтов» (в терминах Хассерла: имеют расхождения в Horizontgebundenheit).
Например, в общественно-политическом контексте термин «representation» (представлять политическую партию, группу и т.д.) имеет более широкое значение, чем в лингвистических исследованиях (семантический термин, единица, вербально или визуально обозначающая что-то), и абсолютно в ином значении используется в когнитивистике («социальные представления» – фреймы, когнитивные ориентации в ситуации общения, структуры знаний определенной социальной группы [см. Moscovici 2000]).
Аналогично понятие «institution» используется в различных значениях в дискурс-анализе и социологии (лингвисты часто не проводят различие между терминами «institution» и «organization», тогда как социологи трактуют «institution» как набор абстрактных правил и законов общественной жизни, а «organization» как конкретное учреждение [см. Giddens 2000]). Вследствие этого требуется теория-«посредник», сочетающая социологические, когнитивные и лингвистические категории.
До настоящего времени в критическом дискурс-анализе единой теории подобного плана не существовало. Можно говорить о теоретическом синтезе концептуальных подходов, предлагаемых различными школами, свидетельством чему являются исследование Л. Чаулиараки и Н. Фэрклафа [Chouliaraki, Fairclough 1999], дискурсивные формации М. Фуко, habitus П. Бурдье, регистр М.
Холлидея и языковой код Б. Бернстейна [Lemke 1995]. Безусловно, синтез подходов не является ни монистической моделью теории, ни «более верным», чем те теории, концептуальные идеи которых он вбирает в себя. В основном он рассматривается как «концептуальный прагматизм» (Mouzelis), фокусируя внимание скорее на «критериях утилитарности, чем истины» [Mouzelis 1995: 9].
Цель прагматического подхода состоит не столько в том, чтобы составить конечный список пропозиций и обобщений вне контекста, сколько в том, чтобы связать вопросы формирования новой теории и концептуализации с теми проблемами, которые подлежат анализу. В этом смысле, исследователи должны задаваться вопросом: «Какие концептуальные подходы уместны для исследования данной проблемы и данного контекста?», а не – «Нужна ли подобная теория?»
Пытаясь ответить на эти вопросы, обратимся к проблеме «взаимосвязи дискурса и общества» (т. е. посредничества) с точки зрения когнитивной лингвистики. Подобная попытка весьма успешно предпринята в исследованиях Т. ван Дейка. Положение о том, что дискурсивный контекст требует адекватной интерпретации, общепризнано и ведет к интеграции когнитивных теорий в критическом дискурс-анализе. В последнее время в работах «критических лингвистов» в фокусе внимания находятся понятие «контекста» (в значении «общества» или «социальных практик»), разработка «контекстуальной модели» [van Dijk 2001; Panagl, Wodak 2004; Wodak, Weiss 2004]. В результате этих исследований актуальными стали проблемы, связанные со «знанием». Как мы понимаем / декодируем высказывания в контексте? Почему один и тот же текст или высказывание воспринимается по-разному различными группами слушателей / авторов / зрителей? Зависит ли это от их когнитивных / концептуальных фоновых (уже имеющихся) знаний? Итак, мы прошли долгий путь со времен Б. Бернстейна и У. Лабова!
3. Модели производства и понимания текста / дискурса. Пытаясь ответить на эти важные вопросы, в последние десятилетия исследователи критического дискурс-анализа занимались проблемой взаимосвязи «дискурс – общество», используя разнообразные когнитивные модели для объяснения «понимания и восприятия текста» [van Dijk, Kintsch 1983; Lutz, Wodak 1987; Wodak, 1996;
O’Halloran 2003]. Все вышеперечисленные работы базируются на когнитивных стратегиях, в основе которых лежат ментальные процессы декодирования текста (Следует отметить, что такие термины как «стратегия, ментальная / ситуативная модель, контекст, эпизодическая / долговременная память, фрейм, схема, сценарий» и другие используются в социальной науке в различных значениях. Из-за ограничений в объеме статьи, я не могу представить обзор многочисленных работ по данной тематике и детально остановиться на этих понятиях. Я рекомендую читателям литературу, в которой вышеупомянутые термины рассматриваются в значениях, используемых в данной статье: [Schank, Abelson 1977; van Dijk, Kintsch 1983; Van Dijk 1984, 2003, 2005; Wodak 1996;
Moscovici 2000; Reisigl, Wodak 2001; Lakoff 2004]). Кроме того, я не принимаю во внимание тот факт, что недавно вновь был затронут дискуссионный вопрос о биологической/социобиологической природе когнитивных/лингвистических концептов и теорий [Chilton 2005], поскольку, на мой взгляд, еще не приведены убедительные аргументы и эмпирические результаты их подтверждающие).
В исследовании, посвященном восприятию и пониманию новостей [Lutz, Wodak 1987], мы эмпирически доказали, что при получении новой информации из радиопередач, понимание направляют ментальные репрезентации, именно ментальные модели способствуют связи вновь полученной информации с уже известной. По причине различных убеждений и систем знаний тексты новостей понимаются и запоминаются избирательно, что зависит от когнитивных фреймов определенной социальной группы. Данные выводы были получены в результате эксперимента: мы попросили группу людей изложить наиболее важную информацию после прослушивания текстов новостей [Wodak 1987]. Новостные события в изложении опрашиваемых всегда были связаны с их личным опытом, а комментарии к ним – с собственным видением их дальнейшего развития. Это объясняет, почему люди приходят к различным умозаключениям, получая одну и ту же информацию. Пересказ новостей в значительной степени также зависел от фоновых знаний, мнений и предвзятых стереотипов, т.е. информация была сформулирована в рамках существующих в сознании говорящих моделей отображения стереотипной ситуации [Wodak 1996].
В данной работе нами предложена модель производства и понимания текста, которая включает несколько параметров: знание и опыт (т.е. когнитивные структуры: фреймы, схемы и сценарии [см.
Schank, Abelson 1977], влияющие на производство и декодирование дискурса, жанров, текстов, авторы и целевая аудитория которых имеют возрастные, гендерные, социальные и другие различия.
Кроме того, мы рассматриваем производство и понимание текста как рекурсивные процессы, для которых характерна не только постоянная обратная связь с ментальными моделями, хранящимися в кратковременной и долговременной памяти, но и обновление этих моделей.
Процессы обновления информации неразрывно связаны с систематическими, сознательными и подсознательными стратегиями (в настоящее время, мы бы назвали этот процесс отбором релевантной информации, хотя определение «релевантности»»
субъективно [Sperber, Wilson 1986]. Результаты нашего исследования наталкивают на мысль о когнитивной связи между языком / дискурсом и обществом.
Еще одно междисциплинарное (этнографическое и критическое) исследование посвящено изучению особенностей коммуникативного поведения пациентов, пытавшихся покончить жизнь самоубийством [Wodak 1986].
Нами было отмечено, что мужчины и женщины, так же как и пациенты различного социального статуса, излагают свои проблемы в абсолютно разных жанровых формах:
для пациентов-женщин характерно использование «наратива», для мужчин – менее персонифицированные способы повествования. Пациенты из рабочего класса описывают произошедшие события фрагментарно, тогда как рассказы более образованных пациентов логично выстроены. Существенные различия в выборе жанров определили процесс лечения и стиль общения между врачами и пациентами. Более того, во время лечения изменились и сами жанры: когда насущные проблемы отошли на второй план, о них рассказывали в менее заинтересованной форме, которая сочетала в себе элементы различных жанров. В результате эмоционального и медицинского воздействия изменились фреймы (жизненный опыт) и схемы (структурированные модели опыта и знаний).
В настоящей статье, я вновь пытаюсь связать дискурс и общество посредством когнитивного подхода к производству текста. Будучи социолингвистом по образованию, я была заворожена статистическими данными о существенной зависимости между гендером и социальным статусом с одной стороны, производством и пониманием текста – с другой. Использование когнитивных концепций в социолингвистике оказалось инновационным (см. также Cicourel, 1969, 2002), оно позволило развить ранние, иногда наивные предположения о непосредственных связях между социальными «переменными» и лингвистической реализацией.
4. Двигаясь дальше: исследование дискурсов сексизма, расизма, ксенофобии и антисемитизма. В книге Т. ван Дейка «Prejudice in Discourse» (1984) предложена социо-когнитивная модель, в соответствии с которой автор объясняет (вос)производство стереотипов и предубеждений сочетанием целого комплекса когнитивных процессов, наиболее важный из которых – хранение опыта индивида как ситуативной модели в краткосрочной и долгосрочной памяти. Этот теоретический подход может быть интегрирован с моим собственным исследованием в этой области, сфокусированном на интертекстуальности. Оно включает в себя детальную разработку исторического «измерения» и трехсторонней методологии (дискурсивно-исторический подход [Reisigl, Wodak 2001; Wodak 2001, 2004b]).
Помимо желания объяснить, почему воспроизводство и восприятие событий, высказываний и т.п. связано с предрассудками, мне также хотелось бы остановиться на том, каким образом подобные предубеждения становятся широко распространенными, как и почему в конкретные периоды времени они привязаны к определенным идеологиям в заданном социополитическом контексте. Именно здесь теории, основанные на коллективной памяти и коллективном опыте, должны быть подтверждены релевантными эмпирическими результатами.
Например, антисемитские убеждения имеют различные исторические корни в Австрии, Германии, Франции и Италии. Они зависят от сложных исторических и социополитических факторов и событий (религия, индустриализация, национал-социалистическая идеология и т.д.). У этих стереотипов многовековая история. В настоящее время самые различные стереотипы («синкретический антисемитизм») не только присутствуют в сознании рядовых граждан, но и намеренно используются в политических целях в дискурсе элит [Pelinka, Wodak 2002; Wodak 2004b].
В исследовании, посвященном «делу Уолдхейма» в 1986 [Wodak и др. 1990; Mitten 1992) и более поздних работах, где анализируется дискурс дебатов по этой проблеме (в различных жанровых формах: в газетах, ток-шоу на телевидении, в новостном дискурсе телевидения и радио, в разговорах на улице и т.д.), нам удалось установить происхождение некоторых стереотипов, реализующихся в имплицитных и эксплицитных антисемитских высказываниях официальных лиц при обращении к аудитории, и наоборот. Собранный материал показывает, что некоторые термины были «приспособлены» к новым контекстам, их эксплицитные расистские/антисемитские смыслы легко превратились в понятные для говорящих/читающих/слушающих намеки, основанные на коллективном знании. Значение и использование «East coast», повидимому, аллюзия на «могущественных еврейских лобби в НьюЙорке», – явный тому пример. Вначале этот термин эксплицитно использовался в словосочетаниях, выражающих антисемитские настроения автора, затем в австрийском дискурсе стал употребляться самостоятельно, вне контекста. В терминах когнитивной лингвистики выражение «East coast» приобрело статус концептуальной метафоры, фрейма. Данное исследование является дальнейшим развитием дискурсивно-исторического подхода, который включает в себя когнитивные теории последних лет [Reisigl, Wodak 2001].
Таким образом, стереотипы и предубеждения проявляются и возрождаются к жизни в метафорах, аналогиях, намеках и рассказах. Подобные культурные фреймы трудно изменить, что и объясняет неудачную попытку рационального «просвещения» [Horkheimer, Adorno 2002]. Системы предубеждений также объясняют широко распространенный феномен «антисемитизма без евреев и антисемитов» Bunzl и Marin (1983) и Marin (2000): человек может никогда не встречаться с евреями и не иметь отрицательного опыта взаимодействия с ними, но иметь о них негативное суждение.
Опросы общественного мнения говорят о том, что антисемитские настроения более сильны и распространены, в том случае, если отсутствуют контакты с представителями данной социальной группы. Представления, предположения и воображение, основанные на фольклоре и предрассудках, передаваемых из поколения в поколение, хранятся как ментальные модели и коллективные установки. То же самое касается гендерного, этнического неравенства, неравенства сексуальных меньшинств.
Кроме того, ситуативные модели интегрируют и подпитывают предрассудками каждое новое событие. Даже если это событие означает нечто совершенно иное, оно автоматически обрабатывается как антисемитское. Новый опыт взаимодействия искажен, приспособлен и интегрирован с предыдущими ситуативными моделями, хранящимися в коллективной памяти. Например, «позитивный» анекдот о еврее или турке обычно расценивается как исключение, поскольку противоречит схеме, тогда как «негативный»
опыт предоставляет собой «доказательство или свидетельство»
для уже имеющихся антисемитских убеждений [Wodak, Matouschek 1993].
5. Изменение фреймов? Джордж Лакофф в своей последней книге Don’t Think of an Elephant! (2004), анализирует «формирование фреймов» как средство политической пропаганды. Он исследует избирательные кампании Джорджа Буша и Джона Керри в США (2004), и утверждает, что команда Буша достигла успеха, так как первой смогла задать рамки избирательной гонки. Основная причина неудачи Керри состоит в том, что он лишь реагировал на повестку дня, выдвинутую Бушем, не предлагая встречных проблем, которые могли бы направить дебаты в ином направление.
Для каждого «критического лингвиста» данный вывод, безусловно, интересен: автор утверждает, что определение новой повестки дня может заставить электорат поверить другой программе.
Более подробно останавливаясь на теоретических положениях и эмпирических результатах, изложенных выше, следует отметить, что если системы убеждений существуют на когнитивном и эмоциональном уровнях, имеют исторические корни, то изменить фреймы – учитывая, что это больше, чем внешнее изменение языка – оказывается очень сложно. Системы убеждений и идеологий должны быть переформулированы и заменены другими. Исследования, посвященные расизму, гендерной дискриминации, антисемитизму показывают, что подобные изменения – если они вообще возможны – займут долгое время, их результатом станет коренное перерождение («катарсис»), которое позволит заменить существующие ментальные репрезентации и долговременные ситуативные модели новыми.
Два следующих ниже примера подтверждают данное положение: Центром избирательной кампании в США в 2004 году были дебаты относительно «ценностей». Определение ценностей было предложено лагерем Буша: к их числу Буш относит традиционные семейные ценности, типичные гендерные роли (кампания против однополых браков), религию, национализм, патриотизм и т.д. Лагерь Керри не смог сделать акцент на «ценностях», хотя, безусловно, проблемы социального благосостояния, национального здравоохранения, борьбы с бедностью и финансирования образования многими избирателями рассматривались как законные позитивные ценности. Фрейм «ценности» был «присвоен», колонизирован; возможность обсуждения иных ценностей более не рассматривалась. Что дальше: создать новый ярлык? Придумать новые коллективные установки, новые когнитивные фреймы? Новую концептуальную метафору? Принципы, предложенные Дж. Лакоффом (2004) представляют собой риторические правила, следуя которым можно выиграть политические дебаты, но они не решают проблемы «восстановления территории» и семантического поля ценностей.
Второй пример касается еще одного интересного семантического процесса, который наблюдается в настоящее время: сплав двух различных понятий «иммигранты» и «беженцы». В дебатах по проблеме иммиграции в страны Евросоюза эти два понятия смешены и вербализированы как «нелегалы; нелегальные иммигранты; нелегальные беженцы; лица, ищущие убежища; экономические иммигранты; экономические беженцы; лица, не имеющие законных оснований на предоставление убежища» и т.д. В средствах периодической печати, в лозунгах, листовках и других материалах пропаганды [Baker, McEnery 2005] они часто используются в одном тексте и даже абзаце, подразумевая одно и то же явление. Таким образом, две ранее различные семантические группы воспринимаются одинаково: любой въезд в страну (например, в Великобританию, это пример из британских СМИ) считается «нелегальным».
Данная стратегия используется для оправдания и легитимации меньшего числа иммигрантов и просителей политического убежища [Van Leeuwen, Wodak 1999; Wodak, an Dijk 2000] (Подтверждение приведенных в статье результатов – проект ЕС КСЕНОФОБ, в котором исследуются проблемы дискриминации иностранцев в области образования, предоставления работы и жилья, репрезентации в периодической печати на территории восьми стран ЕС).
Приведенные примеры показывают, что социокогнитивные модели объясняют феномены в разных областях исследования.
Эти примеры также доказывают что, с одной стороны, только внешнее изменение языка будет неэффективным, с другой – для обоснования долгой, порой «вечной» жизни предрассудков следует принимать во внимание глубинные когнитивные концепты (Adorno, 1973/1950). Короче говоря, такие сложные явления как расизм, антисемитизм, и т.д. можно объяснить, лишь опираясь на междисциплинарные теории. Не решив фундаментальной проблемы взаимосвязи «дискурс – общество», я надеюсь, что мои аргументы «за» интегрирование когнитивного анализа как части этой сложной проблемы окажутся важным шагом вперед.
© Рут Водак, 2006 P.S. Оригинал статьи размещен на сайте www.cognitiv.narod.ru.
Петр Друлак Прага, Чехия Перевод О.А. Ворожцовой, Э.В. Будаева
Drulk P. Metaphors as Bridges Between Rational and Aesthetic. In this essay Petr Drulk merges the sharp boundary between the rational inquiry of the world and its aesthetic experience. The author makes a survey of the history of the question proving that since Plato these two approaches have been looked upon as radically opposing. However, his analysis states that both
«Постол Елена Евгеньевна РЕЛИГИОЗНАЯ ЭКСПАНСИЯ КАК ПРОЯВЛЕНИЕ КРИЗИСА СВЕТСКИХ ИДЕОЛОГИЙ В предлагаемой статье сопоставляются политика и религия с учетом доминирующего положения политики, синхронного взаимодействия исследуемых институций, превалирования идеологической матрицы религии. Отстаивается положение о том, что интервенц. »
«-Э К 0 Н 0 И И Ч Е С К 1 Й Л M с т о к ТЬ Вологодеклго Губернскаго Земства. № 10. ]У1ай-1911 года. Годъ издан!я— ВТОРОЙ. Издан1е Б ЕЗП Л А ТН О Е. Ш Ш OTjltilbllM В 1 Щ1 Ы|И1 12— 20 № № въ го дъ. И здается согл асн о постан овлеш я В ол. »
«1..Контрольная работа «Гигиеническая оценка физических свойств воздуха, отопления, вентиляции и освещения»1. Факторы, определяющие уровень естественной освещенности помещения.2. Геометрические показатели для оценки естественного освещения в помещении (перечислить).3. Уго. »
«Sony Centre – ООО «Синтез РУС» Кредит предоставляется ПАО «Почта Банк». Лицензия № 650 от 25.03.2015 г. Кредитная программа «Я ВЫБИРАЮ 0-24 (Экстра 2,5)», сумма кредита 3000 300000 рублей. Срок кредита 24 месяца. Перво. »
«KAZ MINERALS PLC 6 TH FLOOR CARDINAL PLACE 100 VICTORIA STREET LONDON SW 1E 5JL Тел: +44 (0) 20 7901 7800 29 января 2015 года ПРОИЗВОДСТВЕННЫЙ ОТЧ ЕТ ГРУППЫ KAZ MINERALS З А 12 МЕСЯЦЕВ И ЧЕТВЕРТЫЙ КВАРТАЛ, З А. »
«Digitally signed by Source AlexSoft Source AlexSoft DN: cn=Source AlexSoft, c=US Date: 2004.06.16 22:29:18 +04’00’ Signature Not Verified Павловский А.А Инфляция: причины, сущность и методы борьбы. Особе. »
«Директор ЛВЭ Владимир Иосифович Векслер и Международное сотрудничество. О результатах, полученных на Синхрофазотроне совместно с учеными из стран-участниц ОИЯИ В.Н. Пенев 10 октября 2007 Заметки Снежная зима, охранники в белых дублёнках уже при въезде в город, а. »
«ПСИХИКА ЧЕЛОВЕКА И ЖИВОТНЫХ Жиркова Т.В. Северо-Восточный федеральный университет, Якутск, Россия PSYCHE OF HUMANS AND ANIMALS Jirkova T.V. North-Eastern Federal University Yakutsk, Russia Введение. Психика – совокупность душевных процессов и явлений (ощущения, восприятие, память, мышление, эмоции); специфический аспект жизне. »
«Сер. 12. 2009. Вып. 2. Ч. II ВеСТНИК СаНКТ-ПеТерБУрГСКоГо УНИВерСИТеТа С. А. Котова, Е. И. Николаева СМыСЛожИзНеННые оРИеНтАцИИ в выбоРе выСоКо И НИзКооПЛАчИвАеМых ПРофеССИй* характеристика современного состоян. »
«Государственное бюджетное общеобразовательное учреждение средняя общеобразовательная школа №321 Центрального района Санкт-Петербурга Рассмотрено Принято Утверждаю на методическом Директор ГБОУ СОШ Заседание ПС объединении №321 Протокол № 8 ГБОУ СОШ № 321 Протокол № 5 от 16.06.2015 «17» июня 2015 г. Руководите. »
2017 www.doc.knigi-x.ru — «Бесплатная электронная библиотека — различные документы»
Материалы этого сайта размещены для ознакомления, все права принадлежат их авторам.
Если Вы не согласны с тем, что Ваш материал размещён на этом сайте, пожалуйста, напишите нам, мы в течении 1-2 рабочих дней удалим его.
источник
Образование французской, британской и венской школ анализа дискурса. Описание основных направлений критической лингвистики и социальной семиотики. Развитие и становление Дуйсбургской школы анализа дискурса. Исследование правил интерпретативного анализа.
Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.
Размещено на http://www.allbest.ru/
Критический анализ дискурса
В второй половине XX века многие ученые-языковеды стали придерживаться критической перспективы в исследовании языка. Одним из первых был французский исследователь M. Пеше [27], развивавший идеи русского теоретика М. Бахтина (Волошинова), еще в тридцатые годы сформулировавшего тезис об интеграции языка и социальных процессов. В конце 70-x группа лингвистов из школы М. Хэллидея в Университете Восточной Англии начала использовать термин «критическая лингвистика» при исследовании языка различных общественных институтов [15].
Начиная с 1979 г. этот новый подход был расширен, несколько изменен и по-новому реализован другими лингвистами, придерживавшимися иных традиций. дискурс лингвистика семиотика
Вначале хотелось бы внести некоторую ясность в использование терминов «критический анализ дискурса» и «критическая лингвистика». Дело в том, что в ряде исследований данные понятия выступают в качестве синонимов [28; 1]. Так ван Дейк определяет критическую лингвистику и критический анализ дискурса как «единую перспективу при осуществлении языкового, семиотического и дискурсивного анализа» [10: 131]. Однако в других работах даже тех же авторов понятие «критическая лингвистика» обозначает одно из направлений критического анализа дискурса (условно говоря «школу»), разрабатываемое в Великобритании в 70-е годы XX века [15], со временем частично переросшую в социальную семиотику.
Термином критический лингвистика обязана Франкфуртской школе, в особенности Ю. Хабермасу. «Критический означает по сути попытку увидеть взаимосвязь вещей» [12: 147]. Критический анализ также соотносит анализируемый текст с другими видами дискурса (интертекстуальность) и с контекстом в синхронии и диахронии. Хотя критическая лингвистика и критический анализ дискурса, по мнению многих лингвистов, весьма различны по своей методологии, они занимают одно и то же «парадигматическое пространство», и поэтому в данной работе оба термина используются недифференцировано, за исключением особых случаев.
Критический анализ дискурса имеет своей целью анализ как неявных, так и прозрачных структурных отношений доминирования, дискриминации, власти и контроля, изучение социального неравенства, выраженного в языке и дискурсе. Язык в широком смысле есть средство доминирования и социальной силы. Он служит для законодательного закрепления отношений организованной власти.
В отличие от других направлений в исследовании текста и дискурса объектами изучения критического анализа являются не только устные или письменные тексты. Важно также построение теоретических моделей и описание социальных процессов и структур, которые привели к появлению текста и дискурса. Следовательно, в любом критическом анализе дискурса обязательными ключевыми понятиями будут три концепта: концепты власти, истории и идеологии (последняя определяется в данной работе как системы мнений и убеждений, выдвигаемых группой, имеющей власть).
Критический анализ дискурса стремится избежать установления простого детерминистского отношения между текстом и обществом. Исследователи, работающие в русле критической лингвистики, придерживаются комплексного подхода, дающего возможность проанализировать давление со стороны политических, промышленных, финансовых и других элит.
Дискурс следует рассматривать как форму социального действия, всегда определяемую ценностями, социальными нормами, условностями (в качестве естественных идеологий) и социальной практикой, как правило ограниченной и находящейся под влиянием структур власти и исторических процессов. Результаты критического исследования должны представлять интерес не только для академической науки, но также иметь практическое применение.
На современном этапе развития дискурс-анализа можно ориентировочно выделить несколько направлений или «школ», отличающихся друг от друга теоретическими основаниями или методологией исследования. Разумеется, эти школы являются абстракциями, и ученые, которых мы в данной работе включаем в ту или иную школу, не всегда рассматривают свои исследования как относящиеся к критической лингвистике.
1. Французская школа анализа дискурса
Труды французских лингвистов по проблемам прагматики и дискурса довольно мало известны российским специалистам. «Исследования французских языковедов отличаются определенным своеобразием, имея несколько иные методологические основания и теоретические посылки» [5: 1].
Само понятие «французская школа» — достаточно общее, объединяющее многие формально-структурные и функциональные лингвистические школы и направления. Когда говорят о французской школе дискурс-анализа, то чаще всего имеют ввиду следующих франкоязычных лингвистов: М. Пеше, Г. Парре, Э. Бьюиссанса, Э. Бенвениста, А. Греймаса, Ж. Курте и других.
Во французском языкознании дискурс понимается чаще всего как конкретная манифестация устной и письменной речи, как конкретный, сложный и упорядоченный процесс или результат речепроизводства, как индивидуальный речевой акт, как объект межличностной коммуникации.
Еще в 1943 г., пересматривая соссюровскую оппозицию языка и речи, и ощутив динамический характер дискурса, Э. Бьюиссанс предлагает включить в эту оппозицию новый член: langue — discours — parole, определяя discours как «комбинации, посредством реализации которых говорящий использует код языка, как функциональную часть, выделяемую из речи» [6: 41]. Аналогичный подход можно также найти в работах Г. Гийома [2] и других лингвистов.
Разграничивая фразовую и дискурсивную лингвистики, А. Греймас и Ж. Курте предлагают ввести понятия дискурсивной и тематической изотопии в связи с разграничением двух уровней анализа: уровня поверхностных и уровня глубинных структур.
Различение двух лингвистик говорит о наличии двух теоретических подходов и двух различных типов анализа дискурса, характеризующихся своими задачами и целями. С одной стороны, это индуктивный анализ дискурса, являющийся своеобразным продолжением фразовых грамматик. С другой, это дедуктивный анализ дискурса — по существу, разложение дискурса как единого целого на составные его части. Выделяются три уровня анализа дискурса: референциальный уровень, предикативный уровень и иллокутивный уровень. При этом исследуется предметно-содержательная, формально-структурная, интенциональо-иллокутивная и риторико-аргументативная стороны дискурса. Также выделяются следующие направления анализа дискурса:
* изучение коммуникативных ситуаций, соответствующих определенному типу дискурса и социально-идеологической принадлежности группового или индивидуального субъекта дискурса, соотнесенности дискурса и сферы общения;
* изучение ко-текста (речевого контекста), тема-рематической организации дискурса, его стилистических и риторических характристик, когезии и когерентности дискурса;
* изучение интенционально-иллокутивных типов дискурса и его аргументативности;
* изучение функциональных и формально-структурных характеристик дискурса, конверсационных правил организации дискурса (конститутивные, стратегические, тактические, ритуальные);
Теория идеологии Л. Альтюсера и теория дискурса М. Фуко послужили главными отправными пунктами для исследований Мишеля Пеше. Согласно теории Пеше, дискурс — это точка пересечения языка и идеологии, а дискурс-анализ — анализ идеологических измерений структур речи; анализ того, как идеология материализуется в языке.
М. Пеше в основном разрабатывал проблему политического дискурса во Франции. В его исследованиях большое значение придается идеологическому воздействию дискурсивных формаций на ориентирование людей как социальных субъектов. Развивая идеи Л. Альтюсера, М. Пеше предполагает, что люди помещаются в особую виртуальную дискурсивную реальность, которая является результатом идеологического ориентирования.
С возросшим влиянием идей М. Фуко и М. Бахтина в 1970-х, 1980-х гг. произошло смещение исследовательских интересов представителей французской школы. Научные изыскания стали все больше отражать комплексность представленных в тексте дискурсивных формаций и их разнохарактерность. В рамках французской школы также разрабатывались подходы к исследованию различных типов письменного дискурса (религиозного или теологического, дискурса школьных учебных пособий). В последнее время было выполнено значительное количество работ по институциональному устному и письменному дискурсу.
2. Критическая лингвистика
Критическая лингвистика, разрабатываемая в Великобритании в 70-е гг. XX века [15], больше соответствует системной лингвистической теории М. Хэллидея. Это обуславливает ее основной акцент на практических способах и приемах анализа текста, в отличие от подхода французских исследователей, уделяющих повышенное внимание дискурсивным формациям и использующим грамматику для идеологического анализа.
Идеи Хэллидея оказали большое влияние на Гюнтера Кресса, ранние работы которого могут служить примером развития критической лингвистики как направления. Он стал разрабатывать свою модель и методологию. После работы 1979 г. его интересы сдвинулись в область социально-семиотического исследования, а именно в сферу изучения понятия знака как неразрывного единства значения и формы. Язык рассматривается как семиотическая система, в которой значение создается непосредственно, а не как языковая система, в которой значение опосредованно связано с языковой формой. Признаки грамматической формы текста рассматриваются здесь как значимый выбор возможностей, предоставляемых грамматической системой. Более того, так как преподнесение событий с такой значимой избирательностью средств дополняет воспроизводство отношений власти, то согласно описываемому подходу идеологическую нагрузку несет именно грамматика.
Значительное внимание уделяется исследованиям идеологической значимости систематических дискурсивных приемов, идеологическим возможностям систем категоризации, которые встраиваются в какой-либо вокабуляр — определенные способы лексикализации опыта.
В рамках данного направления критический анализ применяется к исследованию различных типов дискурса, в основном — к дискурсу прессы. В последнее время методы, разработанные критической лингвистикой, нашли свое практическое использование в анализе общеобразовательных текстов, в анализе диалога и интервью [21; 22].
Некоторые из основных представителей критической лингвистики позднее принимали активное участие в разработке социальной семиотики [17], так что можно с уверенностью говорить о выделении в отдельное направление начального этапа развития социальной семиотики (критическая лингвистика) для более полного отражения динамики становления анализа дискурса. Данное лингвистическое направление занимается проблемами общего знакового характера большинства текстов современного общества и способами анализа видеоряда (от фотографий, используемых прессой; изображений, используемых в телепрограммах, до образов искусства эпохи Возрождения) и отношений между языком и визуальным изображением [23]. Исследуется значение категорий системной лингвистики для анализа видеоряда, и их материализация в визуальном изображении. Высказывается предположение о том, что анализ визуального изображения приведет к переосмыслению существующих языковых теорий.
По сравнению с критической лингвистикой, социальная семиотика уделяет больше внимания интерпретативным практикам различных типов текста. Также намечается новая ориентация дискурс-анализа: активное влияние результатов исследования на повседневные дискурсивные практики (другими словами, проведение в жизнь постулата критической теории Ю. Хабермаса об активной гражданской позиции исследователя, поддерживаемого представителями венской группы лингвистов, занимающихся критическим анализом дискурса — Рут Водак, Роберт де Беауграндэ). Понятие жанра, рассматриваемое согласно концепции М. Бахтина, становится центральным в исследовательском инструментарии. Также прослеживается новая динамика лингвистического анализа: наряду с более традиционным лингвистическим анализом применение получает интертекстуальный анализ (intertextual analysis) — анализ типологии текстов и связей между различными текстами (Г. Кресс, Н. Фэйрклау, Дж. Лемке).
Другие представители школы социальной семиотики М. Хэллидея, как, например, Тео ван Леувен [24], обращают особое внимание на художественную литературу и другие знаковые системы (фильмы, карикатуры, картины и т.п.). Т. ван Леувена интересуют такие темы, как интонация диск-жокеев и ведущих телевизионных новостей, язык телевизионных интервью и газетных сообщений, семиотика зрительного общения и музыки. Такой подход приводит его к изучению вопросов образования. Он выделяет два вида отношений между дискурсом и социальной практикой: «дискурс сам по себе как социальная практика и дискурс как форма действия, как то, что люди делают, общаясь. Есть также и дискурс в смысле М. Фуко, дискурс как представление социальной практики, как вид знания, как то, что люди говорят о социальной практике» [25:193]. Критический анализ дискурса, согласно Т. ван Леувену, должен быть связан со всеми вышеприведенными аспектами, с дискурсом как инструментом власти и контроля и с дискурсом как инструментом социального конструирования действительности.
Другие англоязычные исследования, проведенные в рамках социальной семиотики, включают жанровый анализ дискурса СМИ, сочетающий лингвистические и культурологические подходы.
4. Британская школа анализа дискурса
Данное направление, основанное на постструктурализме М. Фуко, представлено в работах Нормана Фэйрклау [12; 13; 14] «в русле британской традиции, идущей от социальной семиотики М. Хэллидея» [4:50].
Фэйрклау видит ценность критического анализа дискурса в том, что такой анализ можно использовать наряду с другими методиками при изучении социальных и культурных изменений, а также в качестве основы в борьбе против эксплуатации и угнетения. Предметом изучения является язык власти и институциональный дискурс, при этом подчеркивается взаимосвязь и интертекстуальность различных форм социальной практики, например, отношения между социальной практикой образовательных систем и рекламы. Основное внимание уделяется исследованию отношений между социокультурными изменениями и изменениями в дискурсе.
Исследуя университетский дискурс, Н. Фэйрклау приходит к выводу о том, что новый вид дискурса — дискурс потребительской культуры (consumer culture discourse) — оказывает большое влияние на другие области коммуникации, в частности, на общение в университетах. Такие изменения оказывают влияние на институты, на иерархические структуры и личность ученых.
Изменения в дискурсе анализируются с позиций творческого слияния дискурсов и жанров в текстах, что ведет со временем к реструктуризации отношений между различными дискурсивными практиками социальных институтов и смещением границ между порядками дискурса (структурированными наборами дискурсивных практик, ассоциирующихся с определенными общественными сферами).
Основная реструктуризация границ между общественной и частной социальной жизнью создается частично посредством сдвигов дискурсивных практик. Целью анализа таких тенденций, как конверсационализация и коммерциализация дискурса, является приближение критического анализа к последним достижениям социологических исследований изменений в обществе и культуре. В конечном итоге дискурс-анализ должен стать эффективной методикой для проведения аналогичных исследований. Такой подход применялся при анализе медицинского дискурса «доктор-пациент», университетских проспектов и интервью. Н. Фэйрклау подчеркивает образовательный компонент дискурс-анализа, будучи сторонником «критического осознания языка как ключевого компонента языкового образования в школах и других учебных заведениях» [13: 145].
5. Социокогнитивный подход
Данное направление разрабатывает Тойн ван Дейк [7; 8; 9; 10 и др.] в социокогнитивной модели представления в дискурсе этнических и других предубеждений. Большинство его работ 80-х гг. посвящено воспроизводству этнических предубеждений, предрассудков и расизма в дискурсе и коммуникации, начиная с критического анализа новостей СМИ о переселенцах и беженцах. Другим отправным пунктом данного подхода стало исследование дискурса голландцев и калифорнийцев о различных меньшинствах [9]. В рамках социокогнитивной модели изучалась также роль новостей прессы в воспроизводстве и распространении расизма [8: 7].
Согласно Т. ван Дейку, темы, наиболее часто затрагиваемые в новостях прессы, соответствуют основным этническим предрассудкам, выражаемым в ежедневных дискурсивных практиках. «Эти темы отражаются в стиле, риторике и «смысловых ходах» (semantic moves) кратких новостей, в газетных статьях, в особенности применительно к консервативной и бульварной прессе» [1; 7]. Предполагается, что главную роль в дискурсивном воспроизводстве и распространении расизма играют промышленные, финансовые, политические и другие общественные элиты.
Интегрируя достижения более ранних исследований, в своих последних работах Т. ван Дейк исследует общие вопросы злоупотребления властью и воспроизводства неравенства посредством идеологий, делая вывод о том, что власть зависит от контроля над общественным дискурсом. Когнитивный компонент, по Т. ван Дейку, является тем звеном в критической лингвистике, которое часто упускается из виду, и которое позволяет объяснить, как социальные структуры оказывают влияние на структуры дискурса, как они реализуются, становятся проявлением общественных институтов, получают статус законных образований и встречают одобрение или противодействие в устной и письменной речи.
6. Венская школа анализа дискурса
Данное направление получило название дискурсивной социолингвистики. Опорным пунктом веской школы можно считать Институт языкознания (Institut fьr Sprachwissenschaft) при Венском университете (Wiener Universitдt). В русле традиций Б. Бернштайна и Франкфуртской философской школы (идей Ю. Хабермаса), Р. Водак и ее группа разрабатывают социолингвистическую модель. Последние работы посвящены изучению дискриминации по признаку пола, национальности и расы с учетом экстралингвистического контекста (различных обстоятельств общения).
Основная цель венской исследовательской группы состоит, прежде всего, в выводе результатов критического анализа на практику, например, в разработке эффективных форм беседы врачей с их пациентами, в осуществлении судебной экспертизы в случае разжигания антисемитизма в печати и т.п.
В междисциплинарном исследовании послевоенного антисемитизма в Австрии Р. Водак и ее коллеги обосновали дискурсивно-исторический метод. Его основным качеством является поиск и интеграция всей доступной фоновой информации применительно к различным уровням письменного и устного текста. Дискурсивно-историческая методология направлена на выявление косвенных негативных оценок в суждениях, на определение и выявление кодов и аллюзий, способствующих созданию предвзятого мнения в дискурсе. Это исследование, в процессе которого и для которого была разработана данная методика, выполнялось на материале президентской кампании Курта Вальдхайма в 1986 г. Авторам удалось доказать, что контекст дискурса играл существенную роль в определении содержания, функций и структуры антисемитских высказываний.
Р. Водак также была разработана социопсихолингвистическая теория порождения текста.
В русле венской школы были также выполнены исследования этнических и расовых предубеждений (Р. Водак), в результате чего удалось установить общие теоретические положения относительно значения и формы расистского дискурса об иностранцах, иммигрантах, представителях различных меньшинств. По сути, в этих исследованиях, наряду с дискурсивно-исторической методикой, был применен социокогнитивный подход Т. ван Дейка, получивший свое дальнейшее развитие. Было показано, что форма расистского дискурса может быть относительно одинаковой, но его содержание обнаруживает вариативность в зависимости от типа подвергаемой нападкам группы, во-первых, и от условий, в которых вербально реализуется соответствующий дискурс, во-вторых.
7. Интерпретативный анализ
Своим названием данная методика критического анализа дискурса обязана ученому-лингвисту У. Маасу [25; 26]. Получив название Lesartenanalyse (reading analysis), она сочетает в себе основные идеи постструктурализма М. Фуко и герменевтической методологии. В рамках данного подхода дискурс определяется как лингвистические формы, связанные с социальной практикой, которые необходимо исследовать социолингвистическими и герменевтическими методами. Соответственно, анализ текста можно рассматривать как анализ дискурса, так как дискурс коррелирует с исторически складывающимися социальными практиками. Дискурс представляет собой не просто произвольный текстовый корпус, который на понятийном уровне определяется временными и пространственными координатами, а по сути, корпус, определяемый своим содержанием.
Целью дискурс-анализа, таким образом, является исследование правил и закономерностей констатирования определенного дискурса, которые, например, и делают из текста фашистский текст. Любой текст и дискурс соотносится в синхронии и диахронии с другими текстами и дискурсами. Такие отношения несомненно важны при характеристике и описании любого дискурса. Именно по этой причине, Маас отходит от чисто формального анализа текстов в рамках лингвистики текста. Формальный анализ, по мнению У. Мааса, выявляет только общие аспекты текста или дискурса, и не затрагивает частных особенностей, например, политического дискурса. «Так как политический дискурс не может быть определен без учета социального и исторического контекста, то анализ дискурса, не ориентированный на контекст, просто некорректен» [26: 18].
У. Маас известен как ведущий европейский эксперт по исследованиям национал социалистического дискурса (риторики дискурса официальных заявлений и публичных выступлений нацистских вождей, их слоганов, газетных публикаций). Его методика интерпретативного анализа была специально разработана для этого проекта в 1984 г. Важность учета исторического контекста и герменевтического подхода очевидна в свете достижений различных школ критического анализа дискурса.
8. Дуйсбургская школа анализа дискурса
На развитие и становление данного направления, как и на другие школы критического анализа дискурса, значительное влияние оказали идеи М. Фуко. Основателем немецкой школы критической лингвистики принято считать Зигфрида Егера (Siegfried Jдger). К области его научных интересов относится «исследование лингвистического и иконического характера дискурса, коллективных символов и топосов, выполняющих важные когезийные функции в тексте» [19: 5-6]. Дискурс, по его мнению, можно определить как институционализированную, конвенционализированную манеру речи, отсылающую к поведению людей и отношениям доминирования.
Дискурс также рассматривается как поток текста и речи во времени, имеющий исторические корни, влияющий на настоящее и определяющий будущее. Различные дискурсы сложно переплетаются в текстах (diskursives Gewimmel), и единственным средством, которое способно внести ясность в этот хаос, является подробный методологически обоснованный дискурс-анализ. З. Егерем разработана подробная методика систематического анализа дискурса, схожая с интерпретативной и дискурсивно-исторической методиками. Однако, в отличие от У. Мааса и Р. Водак, З. Егер склоняется к более подробному анализу микроструктур, коллективных символов, риторики и стилистических особенностей дискурса.
В русле дуйсбургской школы также специально создана пошаговая методика критического анализа дискурса прессы (Маргрет Егер, Зигфрид Егер), первоначально предназначавшаяся для анализа дискурса немецких газет и журналов, финансируемых так называемыми группами «правого крыла». Проведенное исследование позволило выявить основные характеристики и ключевые различия лингвистических элементов и стилей в зависимости от выбранной для манипуляции аудитории.
Указанные методики подробно освещены в вышедших в конце 90-х гг. монографии «Введение в критический анализ дискурса» (“Kritische Diskursanalyse: eine Einfьhrung“) [20] и практическом руководстве по применению разработанной методики «Анализ текста как дискурс-анализ: руководство к анализу политических текстов» (“Text- und Diskursanalyse: eine Einleitung zur Analyse politischer Texte”) [19].
Описанные направления критической лингвистики и критического анализа дискурса постоянно развиваются и совершенствуются в соответствии с новыми задачами, которые ставят перед собой исследователи. Критическая перспектива распространяется все шире на новые области лингвистических исследований, например, прагмалингвистики и традиционной социолингвистики. Появляются новые критические направления, например, по межкультурной коммуникации. Все большее число языковедов полагает, что собственно лингвистический анализ должен включать освещение социально-политических оснований языка и речи. «Критическая лингвистика и критический анализ дискурса развиваются прежде всего в направлении междисциплинарных областей и тем самым открывают интересные перспективы для интегративного изучения языка в обществе» [1: 8].
1. Водак Р. Язык. Дискурс. Политика. Волгоград, 1997.
2. Гийом, Г. Принципы теоретической лингвистики. М., 1992.
3. Греймас, А., Курте, Ж. Семиотика. Объяснительный словарь теории языка. // Семиотика., М. 1983.
4. Макаров М.Л. Интерпретативный анализ дискурса в малой группе. Тверь, 1998.
5. Рыжова Л.П. «Французская школа» анализа дискурса. // Тверской лингвистический меридиан, Тверь, 1998.
источник