Меню Рубрики

В крупин живая вода анализ

Название Урок исследование по повести В. Крупина «Живая вода»
Дата публикации 10.09.2014
Размер 104.31 Kb.
Тип Урок

top-bal.ru > Философия > Урок

Человеческая душа – вечный источник добра, благородства

(урок — исследование по повести В.Крупина «Живая вода»
Цели урока:

-прививать интерес к современной литературе и к творчеству В.Крупина; показать своеобразие произведения писателя;

— раскрыть проблематику повести «Живая вода» путем исследования образов главных героев, языка произведения;

— развивать навыки анализа произведения литературы; развивать критическое мышление, умение делать выводы, аргументировать, составлять схемы, таблицы;

— формировать представление о душе человека, добре и зле в человеческой жизни, об ответственности человека за свои поступки;

Оборудование: портрет В.Н.Крупина, выставка книг «Произведения В.Крупина», презентация «Биография В.Н.Крупина»…..

^ Эпиграф к уроку : О себе мы сами должны сказать последнее слово (Ч.Айтматов)

I. Вызов. Учащиеся задают вопросы к теме:

Что может погубить мир? (война, зло, ненависть…);

Что может спасти мир? (доброта, любовь, вера);

Какова роль человека в спасении мира? (активная жизненная позиция, ответственность, честность).

Формулируем проблему. Что такое человеческая душа? Для чего она существует? Какой человек может обладать душевными качествами?

III. Выступления учащихся. (Индивидуальные задания) Биографическая справка (презентация), язык произведений Крупина.

^ IV.Из истории создания повести «Живая вода»

С главным героем повести «Живая вода» Александром Ивановичем Кирпиковым писатель встретился в 1972г., когда летом в России повсюду горели леса и торфяники и стояла дымная мгла. Писатель у себя дома, в Вятке, помогал родителям убрать уничтоженный засухой картофель и познакомился с мужчиной – это был Александр Иванович Кирпиков. После работы хозяева выставили угощение, начались разговоры. Воспоминания, и на прощенье Кирпиков сказал: «Вот, милый, называться Александром Ивановичем осталось мне 10 дней, пока картошку не выкопают, пока нужен. А потом буду Сашка и Сашка. До весенней посадки.»

Писатель больше ни разу не видел этого мужика, но что-то очень важное возникло тогда между ними, если вопреки литературным правилам так и зовут — Александром Ивановичем Кирпиковым – героя повести «Живая вода», которая была написана тогда же, в 70-х, но увидела свет только в 1982г.

^ V.Диалог по содержанию повести.

— Через всю повесть «Живая вода» проходит образ-символ, давший ей название. Как вы считаете, почему повесть так называется и как эта тема проходит через всё содержание?
(итог исследовательской работы дома)

(Мальчишку Кирпикова забрасывают вятские мужики на небо добыть живой воды. Допустили апостолы парнишку к своему начальству, выдали воды и спихнули с неба вместе с бутылью. Отведали мужички, распелись. А за добавкой послали в сельпо – никакой, мол. Разницы. Вроде бы в самом деле водка – та же живая вода. Только вот апостолы –то не надули ли вятских мужичков, как сообразит Кирпиков под старость, когда сердце прихватит так, что захочется глотка свежего воздуха, а на водку станет «рвотно смотреть».

«Живой бы воды сейчас,- помечтал Кирпиков, — а не эту заразу», — и помянет в сердцах апостолов, что его «нагрели».

О живой воде постоянно мечтает главный герой повести, её он ищет повсюду ((отворачивается с презрением от мнимой живой воды зюкинского источника). Находит ли? Об этом, в сущности , повесть.

— В произведении много фольклорных мотивов. Назовите их. Какую роль они играют?
(итог исследовательской работы дома)

Апостолы ведут себя подобно нечистой силе: посулит человеку чёрт золото и покажет, а домой принесёт – в карманах или сундуках – одна гадость ( равно как деньги в «Мастере и Маргарите» М.Булгакова), зюкинская вода, оборачивающаяся в спирт.

-Как по-земному поступают апостолы с Кирпиковым? Может ли такое быть в реальной жизни?

Апостолы в кирпиковском сне вряд ли служат добру – на небе у них сплошная показуха: парня обувают да одевают, чтобы к богу в рванье не пустить, а потом говорят, что так, мол, все вятские мужики живут.

— Что происходит со сторожем лесобазы Александром Ивановичем Кирпиковым? Почему он бросил пить?

Внешний повод прост: «Сердце захлёбисто застучало, потом привычно оборвалось, смолкло», — и Кирпиков, рухнувший наземь, вдруг понял, что и смерть не за горами. «Все, мать. Вот мне и позвонили. Иди, объяви всем, что я околел». Околеть, правда, не околел, но вдруг трёхжильный Кирпиков, Бог весть что вытворявший над своим здоровьем, понял, что он не бессмертен. И перед лицом смерти сделал Кирпиков то, чего не позволял себе никогда: задумался о жизни. И сообразил: «Я ведь и не жил ещё.» А на недоумённый вопрос жены: «А кто за тебя 60 лет жил?» — ответил: «Только не я…Вся жизнь одним махом: ломал хребтину, тебя обижал.» Решив проститься со старой жизнью и жить по-новому, Кирпиков берёт тетрадь и , проставив месяц и год, записывает: «Я родился весной в 9 часов утра.»

Вывод, обобщение: «Начинаю новую жизнь» — как часто эти слова произносятся в нашем обиходе с иронией, с усмешкой, с горечью и болью, серьёзно и по пустякам, но каждый знает: новая жизнь начинается не так просто.

Перерождение Керпикова – не процесс, который должен психологически обосновать мастер, но условие, которое должен принять на веру читатель.

— Как переплетаются в повести реалистически- достоверные детали с иронически – гротесковыми?
(итог исследовательской работы дома)

Вся повесть Крупина носит откровенно игровой характер и строится на переплетении реалистически – достоверных деталей с иронически – гротесковыми.

Во-I, пьют здесь много и страшно, но правдоподобно ли, чтобы к умирающему Делярову, неведомо какими ветрами занесённому в посёлок «секретному сотруднику», две самоотверженно ухаживающие за ним безмужние женщины принялись катать пиво бочками, — иначе никак нельзя было утолить жажду?

Во –II, буйные хмельные травы, которые за неделю вымахали в рост человека там, где протрезвевшие вятские мужички ящиками лили спиртное на землю? А коровы, которые «распочухали » эти травы, «жадно жевали»?

В –III, количество железа , обнаруженного в земле Деляровым и Митей Зотовым? Блок цилиндров, коленчатый вал, хедер от самоходного комбайна и даже трактор, — так что два проходимца решили было попытаться подкопать опечатанный источник и заняться добычей дефицитных запчастей прямо из-под земли, тем более, что многие их них целые

приметы нашего времени вы увидели в повести? Как о них говорит мастер?

— Какие человеческие пороки и социальные проблемы переданы через гротеск, гиперболу (приобретательство, бездоходность и многие другие )

— Как та или иная деталь, иронически переосмысленная, восходит к фольклорным традициям?

1. Хилому Делярову, конечно, бочку пива не выпить зараз, но разве не бочками утоляет жажду какое – нибудь сказочное чудовище?

2. Почтальонка Вера бегает необычайно быстро, и сногсшибательная новость может её подгонять, но не настолько, чтобы дважды «просквозить» весь посёлок, прежде чем удастся затормозить, заскочив с ходу в магазин, ударившись о прилавок и сбив с точной регулировки весы. «С тех пор они недовешивали на каждом кг 11 граммов».
Как тут не вспомнить сказочных героев, которые не могут справиться с сапогами-скороходами, солёное море, потому что туда уронили соляную мельницу.

^ Слово учителя : У Корольковой странник выливает две поднесенные чарочки за окно – и огромный пожар в Москве потушен. Проза Крупина вырастает из современного быта, но ориентирована она на литературную традицию; её пронизывают токи, идущие от фольклора. Порой смысл того или иного образа раскрывается лишь в свете народного поэтического предания.
— Вспомните сказки, герои которых спускаются в подземное царство. Зачем?
(итог исследовательской работы дома)

Не только за живой водой спускаются под землю. Туда ходил Одиссей за вещим словом Тиресия, стремясь узнать, что предназначено ему судьбой. Туда спускается Эней, чтобы постичь «душу мироздания» и души великих предков. Туда же спускается за «полнотой всезнания», за «новой дорогой жизни » Данте.

— А зачем спускался в подполье своего дома Кирпиков? Как сам он объясняет своё решение?

Подполье – аналог царства теней, преисподней, ада. Подполье в доме – место нечистое. Домовой там часто проживает. Кирпиков, спускаясь в своё подполье, намеревается свернуть свои собственные «круги ада», круги познания. «Я должен думать над смыслом жизни!»- объявляет он напуганной жене свой отказ выйти из подполья. «Я должен понять, зачем я жил», — пытается он вдолбить в Варварину голову снова и снова причину отказа, добровольного и неслыханного заточения.

— Какие же мысли пришли к Кирпикову в подполье? Добрался ли он до смысла жизни?

Смешно, конечно, что Кирпиков застревает в своём подполье, одолевая школьную премудрость над «Занимательной математикой», поражённый картиной: «В разинутый рот великана входит состав, везущий продукты, съедаемые одним человеком в течение жизни». Но мысли, которые приходят ему на ум в связи с картинкой, хотя и наивны, но глубоки. Кирпиков задумывается над тем, для чего же он живёт: только ли для того, чтобы съесть означенное число тонн. Конечно, он не трутень, он труженик из тружеников, но как не крути, получается, что его труд и результаты его труда «в общем, сводились к питанию и одежде.»

^ Слово учителя : «Вот после лесничего Смышляева останется лес, — рассуждает Кирпиков, — а после него что?» Смышляев недавно оштрафовал Кирпикова за то, что тот ломал на веники посадки карельской берёзы, и объяснил: идёт она на самую дорогую мебель. Мебель эта в голову попала поселковому мыслителю: ведь она переживает берёзу. «Надо и мне во что-то перейти», — решает Кирпиков. Так в игровой форме выносятся вопросы смысла жизни, предназначения человека.

— Почему он выбрался из подполья?

Он был подстёгнут желанием увидеть рассвет и быстро вскарабкался на крышу. Именно там, наблюдая, как земля торопится подставит спину солнцу. Он понял, сколько истины в его давней фразе: «Красота есть природа жизни.»И решает пересмотреть свою жизнь и сделать как можно больше того, что нужно людям, делать только хорошее и вспоминать только хорошее, «и эти он спасётся.» Кирпиков не хочет жить для того лишь, чтобы съесть несметное количество продуктов, подобно нарисованному великану.

— А в чём видит смысл лесничий Смышляев?

«В любом случае станем частью природы», — спокойно ответил Смышляев на приставания Кирпикова, во что бы ему перейти, чтобы не прекратиться со смертью вовсе.Ему надо докопаться до чего-нибудь конкретного. Автор знает, что до Кирпикова на вопросе о смысле жизни застряли ох какие могучие умы человечества, поэтому и не торопится дать ответ Кирпикову. Но тут и не ответы важны – сами вопросы.

Важно , что человек не о еде-питье задумался, а о душе. От этого у него душа-то и ожила. Без всякой живой воды и без Варвариного бога.

— К какой простой истине приходит в конце концов Кирпиков? И как подвергает испытанию эту истину автор?

Надо делать добро. Но решивший делать добро Кирпиков комичен и со своим добром никому не нужен.

— Какие добрые дела он делает?

Бросает пить, огороды пашет «Примите мой труд даром», — говорит.Деньги, которые отдали жене, раздал, бутылки с водкой разбил. Решил сделать другое доброе дело – обойти посёлок, людей от пьянства отговорить. Но никому он со своими поучениями не нужен. Подлецу Делярову, неизвестно какими ветрами занесённому в посёлок, Кирпиков внушить что-либо бессилен. Шофёр Афанасьев, по прозвищу Афоня, может быть, и выслушал бы его, да по телевизору футбол показывали.

^ Вывод: Кирпиков комичен со своими внезапным духовным переворотом, поисками смысла жизни, решением творить добро.

— На какого героя Сервантеса он похож?
(итог исследовательской работы дома)

На Дон Кихота, который сражается с ветряными мельницами. Есть свои ветряные мельницы и у Кирпикова – батареи бутылок, которые он расстреливает из берданки, а после двух осечек в ярости идёт на них врукопашную.

^ Слово учителя : Конечно, комичен Кирпиков. Но ожившая в человеке душа побеждает внешний комизм ситуации, возвышая смешное до прекрасного.

— Почему Кирпиков так поступает с зюкинской волшебной целебной водой? Чем же плоха та вода, что излечивает от пьянства, молодит и красит людей?

Кириков первым понял то, что не сообразил пока никто: вода эта не живая. Обман . Меняет она тела людей, а не их души. Внешнюю оболочку, а не суть. Помолодевший Деляров как был подлецом, так и остался. Протрезвевший Вася Зюкин, заделавшись модным монополистом, рвётся теперь к власти.

— Может ли быть добром насильственное добро? Как об этом говорит лесничий Смышляев?

«Если кто-то чего-то не понимает, то только сам», — говорит Кирпикову лесничий Смышляев, всю жизнь сажавший леса на радость людям.

-Можно ли получить из чужих рук готовую прекрасную жизнь? Обратите внимание на эпиграф. Кому они принадлежат? Как понимаете?

Вывод : «О себе мы сами должны сказать последнее слово». Так говорит Едыгею учитель Абуталип Куттыбаев в романе Чингиза Айтматова «И дольше века длится день». Ничего нельзя получить в готовом виде, не приложив духовных усилий.

— «Думаешь твой источник вечный?»- спрашивает Кирпиков Васю. Какой смысл заключён в этих словах?

Вечным источником добра, благородства и человечности может быть только человеческая душа. Кирпиков, задумавшийся над смыслом жизни, не до многого додумался, но душу своюоживил. Его новая жизнь – результат нравственных, духовных усилий. Вот почему на него не влияет коварная вода, притворявшаяся живой для того лишь, чтобы, возвысив, швырнуть в грязь человека.

Иссякает источник, кончается действие «хрустальной зюкинской» и снова на четвереньки опускается Вася, лакая растекающийся по земле фонтан спирта, забивший из колодца.

— Почему Кирпиков – лицо трагическое? Почему никто не внял его призыву и снова льётся водка в посёлке?
(итог исследовательской работы дома)

«Разогнитесь, -закричал Кирпиков стоящим на четвереньках, а их уже накопилось порядочно. – Вся горечь ваша в этом стакане!»

Новая жизнь начинается с вопросов, заданных самому себе. Нет такой живой воды, которая воскресила бы умершую человеческую душу. Настоящая, без обмана, без подделки живая вода – живая и деятельная человеческая душа, она и только она, а не ключ- оборотень, является вечным, действительно неиссякаемым источником добра и света.

VI. Заключение. О чём же повесть Крупина?

«Живая вода»- история падения и возрождениядуши человеческой, возрастания в недрах народа потребности в нравственном очищении, стремлении понять красоту мира и служить ей посильно и беззаветно.

Мучительные раздумья, душеная боль, маета, тоска – тяжкий путь познания потомственного крестьянина, фронтовика, труженика и философа Александра Ивановича Кирпикова.

И ещё: пьянство – социальное зло, оно лишает человека человеческого, но не многим от него отличается «живая вода» сытого благополучия, душевной глухости и нравственного равнодушия.

Задание. Напишите, как вы поняли смысл названия повести.

источник

Знак информационной продукции 12+

© ООО «Издательский дом «Вече», 2017

© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2017

Сайт издательства www.veche.ru

Тебе на память, мне на камень.

– Жили-были… – начинал Кирпиков, но Маша кричала:

– Чего? – откликалась из кухни Варвара.

– Чего внучка-то говорит, хватит, говорит, пожили.

– Живите, – разрешала Маша. – Ты мне не сказку расскажи, а про себя.

– Про себя? – Кирпиков раскрывал газету, притворялся, что изучает ее, и докладывал: – Про меня ничего не написано.

– Как ты был маленьким, – заказывала Маша. – Как ходил за живой водой.

– Ну, деда, ну последний раз! Ну! «Жили вятские мужики плохо, но этого не знали…» Деда! Дальше!

– Жили и жили. И думали, что живут хорошо, не хуже других, но пришел захожий человек, говорит: «Чего это вы так плохо живете? Живой воды, что ли, не пивали?»

И сам Кирпиков, и Маша, и Варвара знали, что он расскажет историю до конца. Для Маши-то! Да она как хотела им вертела. Да он и рад был. Машенька тоже бегала за ним как хвостик, как привязанная. И не разобрать было, кто из них ребенок. Машенька воскресила начало его жизни. Оно как будто уходило куда-то на пятьдесят лет и вот – вернулось.

Это не было стариковское впадание в детство, нет, эти воспоминания были за семью печатями взрослого труда, нехваток, лишений, войны, снова труда, глухоты к детству собственных детей, но пришла Маша, положила свои ручонки на эти печати, и они исчезли, двери упали прахом, и – боже мой! – как и не было всей жизни, а только детство.

Как, оказывается, он много знал сказок! Будто он сам сочинил все сказки про дурачков, и Бабу-ягу, и Кощея, он свободно шел по незнакомой дороге, уверенный, что выйдет к нужному месту. А песни! Уж на что Варвара певунья, и та диву давалась, как муженек распевал «Ой да вы не вейтеся, русые кудри…», «Во субботу, день ненастный…» (эту она даже подтягивала, а Машенька, не вдаваясь в смысл, танцевала), «Двадцать второго июня, ровно в четыре часа…». А сколько вполне печатных частушек сыпалось вдруг из памяти Кирпикова на восхищенную Марию.

Она не оставалась в долгу и угощала стариков новомодными песнями, которых знала множество. «Не плачь, девчонка…», «Снегопады – это очень, очень хорошо…», «То ли еще будет…» и другие, заставляла деда играть в детский сад. Варвара раз усмеялась, когда ее старик изображал мальчика-бояку. «Не бойся, мальчик, – говорила Маша, приступая к лечению, – сейчас машинка немного пожужжит, пыль с зубиков сдуем, и все». Кирпиков, помнящий выдирание остатков зубов без заморозки и делание искусственной челюсти, искренне выказывал ужас. Пришлось побыть ему и тетей воспитателем, а Маша являлась к нему в группу с проверкой. «Что-то у вас, Александра Ивановна (Кирпиков надевал Варварин фартук), дисциплина хромает. Сделайте выводы». И Кирпиков делал. Он проводил собрание и стращал непослушных кукол-детсадовцев криком: «На Гитлера работаете!» То-то Маше смеху.

– Ну, деда, – напомнила Маша, – «сказал им захожий человек: чего это вы так живете, что хуже вас никто не живет?».

– Мужики говорят: «Ты давай уматывай по холодку, а уж мы сами разберемся». Ну, он умотал, а мужики задумались. День думают, два, неделю: а вдруг в самом деле живут хуже всех? Обратно, и живой воды не пивали. Надо спросить. Надо, как не надо! Кого спросить! Как кого? Бога, больше некого…

Маша усаживалась поудобнее. Кирпиков понимал, что запрягся в историю и надо тянуть до конца.

– Кого послать? Кого ни коснись, никто не хочет. Этот боится, этому некогда. На том грех, на этом два. Я тут же крутился. Мужики решили: пошлем Саньку. Молодой, на него не обзарятся. «Вали, Саня, узнай, как и что. И живой воды попроси. Если что, мы даром отработаем». Ладно, говорю. Да и самому охота поглядеть. Взяли меня мужики за руки, за ноги, раскачали и на небо забросили. Только рубаху в штаны заправил, апостолы: «Кто такой? Куда. » Так и так, к самому. А там у них так налажено, все так сверкает, что стыдно в рванье-то. Да босиком. Один говорит: «Может, не пускать?» Другой все же за то, чтоб пустить, – много ли, мол, сопляк знает и все ж таки связь с народом. Пустить! Не успел моргнуть, как переодели, обули, представили. Вот, говорю, послали спросить. «Откуда?» – «Вятский». – «Что за народ?» – «Да ничего, – ему отвечают, – в рамках терпимости. Храмы вот только ставят деревянные, а в остальном терпят. И живут хорошо, ребятишки даже летом ходят обутыми. Перед вами наглядный пример». – «Еще какая просьба?» Вот, говорю, велели спросить, как бы живой воды, хотя бы по глоточку. Разговоров много, а не пробовали. «Выдать! Все?» Все не все, а уж сзади в спину тычут – кланяйся. Вышел в переднюю, очухаться не могу, думаю, как бы запомнить: вот эдак я стоял, вот эдак он сидел, а что ж не спросил-то, хуже мы живем или лучше? Гляжу, а уж я обратно босиком. Апостолы говорят: «Давай валяй ко своим, иди еще потерпи». А как, говорю, живой-то воды, ведь обещали. «Будет. Расплата потом». Подвели ко краю, спихнули. Да ловко рассчитали, упал на солому, глазами хлопаю, а в руках здоровенная бутыль. Кругом мужики. «Принес ли?» – «Вот». Стали пробовать. Да больно всем понравилась. Да раз пустили по кругу, да другой, да и песню запели.

– Какую песню? – спросила Маша.

– Какую? «Степь да степь кругом, путь далек лежит…»

– А в тот раз пели «Славное море, священный Байкал…».

– Не одну, много пели. Распелись, глядят – бутыль-то пустая. «Давай, Сань, недолгое дело, слетай за добавкой». Я и жду, когда раскачают да бросят на небо. «Нет, – говорят, – это ближе, беги в сельпо, никакой разницы…»

– И тут ты просыпаешься? – спросила Маша.

Не в бархатный сезон, как сказал поэт, пришел в мир наш герой, прожил жизнь, как велели, и неужели кто-то осудит, что в эти минуты он сидит за кружкой пива? Вернее, не сидит, а стоит и говорит речь. И все его слушают, хотя в час закрытия пивной невозможно завладеть общим вниманием. Хотел, например, некий Вася Зюкин от восторга души запеть, но тут же буфетчица Лариса выкинула певца. И снова тишина. Если бы в пивной могли выжить мухи, было бы слышно, как они пролетают.

– Мы чешем в затылке, а лысеем со лба, – говорил Кирпиков. – И точно так все. Поэтому, если даже мы спрыгнули не с одного дерева или вышли не из одной пещеры, все равно мы были братьями и сестрами. Хотя бы троюродными или четвероюродными. И если заняться, то везде найдешь свою родню. Даже в Африке, только, может, они не признаются…

Интересно, чем же привлек Кирпиков общее внимание? Разгадка заключалась во времени года: наступала весна. Уже высунулись из снежных варежек ладошки пригорков, уже хозяева поглядывали на огороды. Огороды были у всех – лошадь только у Кирпикова. Лошадью был безымянный мерин ле-собазы. Кирпиков числился сторожем лесобазы, но считал себя конюхом. «Слово “сторож”, – говорил он, – позорит нашу действительность. Раз есть сторож, значит, имеются воры. Но кому надо, тот и у сторожа украдет, а от честных и стеречь нечего».

Весной в дни посадки картофеля и осенью в дни уборки Кирпиков становился желанным для всех. Его наперебой угощали, лучше сказать – поили авансом, и что важнее для него – выслушивали. Он переставал быть Сашкой, вспоминалось его полное имя.

– Говорите, Александр Иванович, – возник робкий голос пенсионера Делярова.

– Приказываю слово «баба» вычеркнуть из всех списков! – приказал Кирпиков. – На полях заметьте: женщины. Приступайте!

– Нет списков, – сказал Деляров, – неоткуда вычеркивать.

источник

скачать Занятие 1. Идея созидания в повести В. Крупина «Живая вода».

Цели: выявление традиций русской литературы в повести В. Крупина «Живая вода».

1. Что такое литературная традиция?

2. Что такое идея произведения?

  1. Персонаж, герой, характер, тип.
  2. Традиции в изображении характера главного героя в повести.
  3. «Чудик» Кирпиков как созидатель и мыслитель. Юмор повести.

Рекомендации для подготовки

Повесть В. Крупина «Живая вода» уже в заглавии обращается к традиции. Как вы понимаете название «Живая вода»? Зачем автор обращается к сказочной традиции? Что значит «живая вода» в фольклоре. Что является живой водой для жителей деревни? Как это связано с идеей произведения? Чем занимается Кирпиков в свободное время?

Почему его называют «чудиком»? Повторите тему «юмор», «комическое». Как юмор помогает выразить авторскую идею? Найдите в повести 1-2 предложения, которыми можно было бы выразить основную идею.

Занятие 2. Традиционная религиозная тема в повести В. Крупина «Люби меня, как я тебя».

Цель: выявление традиции В. Крупина в раскрытии религиозной темы.
План:

  1. Что такое тема.
  2. Композиция произведения.
  3. В чем своеобразие композиции повести.
  4. Характеры главных героев.
  5. Идея любви и созидания.

Рекомендации для подготовки

Христианское мировоззрение всегда находило отражение в русской художественной литературе. В. Крупин – один из современных писателей, которые утверждают необходимость возрождения исконной национальной духовности, которая, по его мнению, неотделима от православной веры. Именно вера позволяет созидать героям повести. Кто по профессии главные герои повести? Помогает ли выбор профессии выразить авторскую идею о русском национальном характере? Как вы думаете, зачем В. Крупин называет своих героев одинаковыми именами? Где впервые встречаются герои? Обратите внимание на портрет героини. Где встречаются герои во второй раз? Как развиваются их отношения?

Так же, как и в повести «Живая вода», в повести «Люби меня, как я тебя» автор обращается к теме любви и созидания, но решает ее по-новому. Попытайтесь сопоставить повести и подумайте, что объединяет два произведения, а чем они отличаются.

Занятие 3. Рассказ «Уроки французского» В. Распутина.

Цель: понять идею рассказа В. Распутина «Уроки французского».
План

  1. Как раскрывается идея гуманизма, сострадания?
  2. Какие способы создания образов использует автор?
  3. Роль пейзажа в рассказе.

Рекомендации для подготовки

В рассказе «Уроки французского» поднимается важная тема формирования человеческой личности под влиянием обстоятельств. Наибольшее влияние на становление человека оказывает общение. Мальчик попал в незнакомую, сложную обстановку. Докажите, что ему было сложно жить в районе. Выпишите из текста предложения, которые подтверждают эту мысль. Как вы думаете, почему у мальчика не было друзей? Почему он начал играть в «чику»? Какую функцию выполняет контраст? Как и для чего играли Вадик и Птаха, а для чего играл главный герой? Как автор относится к своему герою?

Какое место занимает пейзаж в повести? Соответствует ли описание природы эмоциональному состоянию главного героя?

Как учился мальчик? Почему самым сложным предметом для него был французский язык? Как зовут учительницу? Зачитайте ее портрет? Чьими глазами мы «видим» учительницу? Каково отношение мальчика к Лидии Михайловне? Почему учительнице пришлось уехать? Подумайте, почему рассказ называется «Уроки французского»?

  1. Рассказчик в произведении В. Распутина «Уроки французского».

Цель: понять своеобразие повествования рассказа «Уроки французского».
План

  1. Рассказчик и повествователь как основные субъекты речи в эпическом произведении.
  2. «Двойственный» образ повествователя: черты рассказчика-мальчика и рассказчика – взрослого человека.

Рекомендации для подготовки

В рассказе «Уроки французского» автор обращается к важнейшему периоду формирования личности – детству. Поэтому основное повествование в рассказе излагается с точки зрения мальчика. Докажите, что оценки, выбор слов, отношение к изображаемым событиям в основной части рассказа свойственны не взрослому человеку, а ребенку. Своеобразие композиции рассказа заключается в том, что в начале и в конце произведения явно звучит голос взрослого человека, который, уже имея достаточный жизненный опыт, может оценить важное для его личного, личностного роста общение с любимой учительницей.

5. Отношение человека к природе как мерило его нравственности в романе «Царь-рыба» В. Астафьева.

Цель: выявить композиционное своеобразие романа «Царь-рыба».

1. Продолжение современной литературой гуманистических традиций классики.

2. Многообразие подходов в решении темы.

3. Циклизация как принцип композиции романа.

Рекомендации для подготовки

Тема природы является одной из ключевых в творчестве В. П. Астафьева. Отношение человека к миру во многом определяется через отношение к природе. Мастерство В. Астафьева заключается в том, что его роман представляет собой цикл сюжетно не связанных между собой новелл, былей, воспоминаний.

Найдите разные описания природы в любой из частей романа. Какую функцию выполняет пейзаж? Какие художественные средства использует автор для создания пейзажа? Как относятся к природе герои?

  1. Мастерство В. Астафьева в создании характера в романе «Царь-рыба».

Цель: выявить мастерство В. Астафьева в создании характера.
План

1. Социально-философский характер конфликта в главе «Царь-рыба».

2. Объект обличения в произведении: эгоцентризм, деградация личности, браконьерство.

3. Что роднит В. Астафьева в В. Распутиным и В. Крупным?

Рекомендации для подготовки

Герои В.П. Астафьева часто автобиографичны. Так, близок автору герой-повествователь в романе «Царь-рыба». Как его зовут? Где он живет? Кто по профессии? Чем любит заниматься? Ответы на эти вопросы помогут понять, что роднит автора и героя.

Кто является главным героем в главе «Царь-рыба»? Охарактеризуйте его? Какими качествами он обладает? Какие у него жизненные принципы? Можно ли назвать Командора удачливым человеком? А счастливым?

Определите компоненты сюжета (завязку – развитие действия – кульминация – развязка).

Глава заканчивается трагически. Как вы думаете, почему?

Какую нравственную идею воплощает рассказ о «Царь-рыбе»? Почему так называется и один рассказ, и весь роман?

  1. Традиции лирической прозы в прозе М. Тарковского.

Цель: выявить лирическое и эпическое начало рассказа М. Тарковского «Ложка супа».
План

1. Понятие «лирическая проза»: особенности пространственно-временной и субъектной организации.

2. Проблема «точки зрения» в рассказе М. Тарковского «Ложка супа».

3. Лирическое и эпическое в рассказе.

Рекомендации для подготовки

М. Тарковский пишет лирическую прозу, то есть прозаические произведения, в которых сюжет (эпическое начало) выражен слабо, а основное внимание автора сконцентрировано на изображении внутреннего мира персонажа (лирическое начало). В произведении «Ложка супа» рассказывается о прошлом, о том, что случилось с главным героем, при этом главное внимание сосредоточено на изменении под воздействием этого рассказа эмоционального состояния рассказчика.

При подготовке к занятию рекомендуется ответить на вопросы:

1 Кто является главным героем рассказа?

2. Чем он похож на Командора (рассказ «Царь-рыба» В. Астафьева), а чем отличается от него?

3. На какие детали портрета обращает внимание автор?

4. Как вы думаете, почему М. Тарковский утверждает, что в рассказе «Ложка супа» «Енисей спасает главного героя?»

5. Охарактеризуйте тетю Граню.

6.Как вы понимаете название «Ложка супа»?

  1. Постмодернистская литература: анализ рассказа Виктора Пелевина «Ника»

Цель: понять специфику постмодернистской прозы.
Рекомендации для подготовки

Перед вами рассказ Виктора Пелевина «Ника». Какие “указания” на тему рассказа заложены в его названии?

Рассказ назван по имени главной героини, однако её полное имя звучит по-другому. Почему же не оно вынесено в название рассказа? В рассказе есть упоминание о древнегреческой богине Нике, которая является персонификацией победы: “…а о своей тёзке-богине, безголовой и крылатой, она даже и не знала”. В чём смысл противопоставления этих двух имён: Ники, богини победы, и Вероники, “ботанического термина”? Как помогает соотношение полного имени героини и имени, которым её называет герой, понять её характер?

Прочитайте начало рассказа: “Теперь, когда её лёгкое дыхание снова рассеялось в мире, в этом облачном небе, в этом холодном весеннем ветре, и на моих коленях лежит тяжёлый, как силикатный кирпич, том Бунина, я иногда отрываю глаза от страницы и смотрю на стену, где висит её случайно сохранившийся снимок.Она была намного моложе меня; судьба свела нас случайно, и я не считал, что её привязанность ко мне вызвана моими достоинствами; скорее я был для неё, если воспользоваться термином из физиологии, просто раздражителем, вызывавшим рефлексы и реакции, которые остались бы неизменными, будь на моём месте любой другой, способный оценить её смуглую юную прелесть и смягчить тяжесть существования вдали от древней родины, в голодной северной стране, где она по недоразумению родилась… Я никогда не называл её полным именем — слово «Вероника» для меня было ботаническим термином и вызывало в памяти удушливо пахнущие белые цветы с оставшейся далеко в детстве южной клумбы. Я обходился последним слогом, что ей было безразлично: чутья к музыке речи у неё не было совсем, а о своей тёзке-богине, безголовой и крылатой, она даже и не знала”.

Первый абзац отсылает читателя к рассказу И.А. Бунина «Лёгкое дыхание». (Текст рассказа И.А. Бунина «Лёгкое дыхание» должен быть приложен к заданию.) Перечитайте его. Какие реминисценции и цитаты из этого рассказа можно найти в этом фрагменте? Какова их художественная функция?

Аллюзия — (лат. аllusion — намёк, шутка) — в литературе, ораторской и разговорной речи отсылка к известному высказыванию, факту литературной, исторической, а чаще политической жизни, а чаще к художественному произведению.

Реминисценция — (лат. reminiscentia — воспоминание) — содержащаяся в произведении неявная, косвенная отсылка к другому тексту, напоминание о другом художественном произведении, факте культурной жизни. Реминисценция может быть эксплицитной, рассчитанной на узнавание, или имплицитной, скрытой. Реминисценция — это способ создать определённый контекст для восприятия произведения, подключить его к традиции и одновременно средство продемонстрировать отличие, новизну создаваемого произведения, вступить в диалог с традицией.

Цитата — (лат. cito — привожу, вызываю) — включение автором в собственный текст элемента чужого высказывания. Обычно цитата является знаком другого произведения, представляя собой “свёрнутый” чужой текст или круг текстов, включающихся в смысловое поле нового произведения. Цитата имеет двойную функцию, одновременно являясь и элементом вновь создаваемого текста, и частью старого. В отличие от реминисценции, цитата более закончена и отчетливо осознаётся как чужой текст, будучи выделена графически, пунктуационно или синтаксически.

Внимательно перечитайте первый фрагмент рассказа. Что вы можете сказать о повествователе? Какие можно сделать предположения об отношении между рассказчиком и героиней? Согласны ли вы с мнением исследователей, давших им такую характеристику: “Он — погребённый под грузом культурных напластований и собственного всепроникающего аналитизма, страдающий от одиночества гуманитарий. Она — tabula rasa, не испорченная цивилизацией и образованием, естественная и не склонная к рефлексии. Он старше её не только по физическому, но и по «культурному» возрасту: кажется, он стар, как стоящая за ним европейская культура. Он прячется в башне из слоновой кости от пошлости окружающей жизни (автор настойчиво обозначает пределы замкнутого пространства, в котором герой чувствует себя комфортно и в безопасности), она во внешнем мире, как рыба в воде, и прозорливому читателю становится за Неё страшно: этот мир опасен, особенно для простодушных и невинных” (Д.Колесова, А.Харитонов).

Определите, какими художественными средствами создаётся образ героини, особо отметьте игровые приёмы (например, игру прямым и переносным значением слов: “— Ты совершенно не умеешь их дрессировать Я знал, что он отлично разбирается в предмете, потому что жена дрессирует его уже четвёртый год”). Выделите в тексте (подчеркните или выпишите) все фразы, относящиеся к героине. Кого (женщину или кошку) и как они характеризуют?

Проследите по тексту, когда (с какого момента) начинается раскрытие психологии рассказчика. Каким он предстаёт перед читателем? Зачем нужны в тексте рассказа слова героя о хламе, “который имеет над человеком странную власть”? Внимательно перечитайте описание этого хлама. “…Страничка из давно не существующей записной книжки с телефоном, по которому я так и не позвонил; билет в «Иллюзион» с неоторванным контролем; маленькая фотография и несколько незаполненных аптечных рецептов”. Что объединяет эти столь разнородные предметы? Почему их хранит герой? Как по ним можно восстановить его прошлое? Почему эти предметы хранятся в сахарнице кузнецовского, то есть антикварного фарфора?

Чем объяснить интерес героя к Нике? Выдвиньте свои предположения и сопоставьте их с тем, как сам герой отвечает на этот вопрос. “Мой кратковременный интерес к её внутренней жизни, в которую я не мог проникнуть, несмотря на то, что сама Ника полностью была в моей власти, объяснялся, видимо, стремлением измениться, избавиться от постоянно грохочущих в голове мыслей” и “Уже потом я понял, что мне хотелось просто перестать быть собой, то есть перестать быть”.

Проследите по тексту, как складываются отношения рассказчика и Ники. Как бы вы определили конфликт рассказа?

Отметьте по тексту точки развития конфликта. (Например: “Я никогда не называл её полным именем Я обходился последним слогом, что ей было безразлично: чутья к музыке речи у неё не было совсем…”, “В тот вечер я был с Никой особенно нежен, и всё же меня не покидало чувство, что мои руки, скользящие по телу, не многим отличаются для неё от веток, которые касаются её боков во время наших совместных прогулок по лесу…”).

Можно ли сказать, что он разрешается разочарованием героя?

“Он начинает понимать, разрывая тем самым связь с традицией, что Ника «в сущности очень пошла», а счастья нет и не будет: «…у меня хватило трезвости понять, что по-настоящему мы не станем близки никогда»” (Л.Миллер).

Далее исследователь пишет, что именно здесь, когда рассказчик понимает: он имел дело “не с реально существующей Никой, а с набором собственных мыслей о ней”, автор оставляет нам ключ к той мастерски осуществлённой им подмене, которую читатель обнаруживает только в конце рассказа. Для того чтобы подтвердить или опровергнуть это суждение, вновь обратитесь к рассказу И.А. Бунина «Лёгкое дыхание» и подумайте, насколько правомерно неожиданное на первый взгляд сопоставление образа рассказчика и образа классной дамы Оли Мещерской?

«Лёгкое дыхание»: “Но в глубине души маленькая женщина счастлива, как все преданные какой-нибудь страстной мечте люди. Женщина эта — классная дама Оли Мещерской, немолодая девушка, давно живущая какой-нибудь выдумкой, заменяющей ей действительную жизнь. Сперва такой выдумкой был её брат, бедный и ничем не замечательный прапорщик, — она соединила свою душу с ним, с его будущностью, которая почему-то представлялась ей блестящей. Когда его убили под Мукденом, она убеждала себя, что она — идейная труженица. Смерть Оли Мещерской пленила её новой мечтой. Теперь Оля Мещерская — предмет её неотступных дум и чувств”.

«Ника»: “…Если я гляжу на неё и она мне кажется по-своему совершенным произведением искусства, дело здесь не в ней, а во мне, которому это кажется. Вся красота, которую я вижу, заключена в моём сердце, потому что именно там находится камертон, с невыразимой нотой которого я сравниваю всё остальное”.

Определите фрагмент, с которого в тексте начинается тема измены, вернее, мистификации измены. Использование каких образов помогает Пелевину поддержать развитие этой темы? С помощью каких художественных средств они создаются? Как описывается рассказчиком его “соперник”? Как соотнесены в художественном мире рассказа “мерседес” с запоминающимся номером “ХРЯ” или “ХАМ”, “невыразительные глаза, пошлые бесцветные усы и вид, полный собственного достоинства” соперника, глаза водителя, подобранные под цвет капота машины? И почему вдруг “мерседес” оказался ворованным? Почему овчарка с оскаленной пастью носит кличку Патриот?

Как автор готовит читателя к трагической развязке? Для ответа на этот вопрос вновь сопоставьте тексты Пелевина и Бунина.

«Лёгкое дыхание»: “Апрель, дни серые; памятники кладбища, просторного, уездного, ещё далеко видны сквозь голые деревья, и холодный ветер звенит и звенит фарфоровым венком у подножия креста”.

“Теперь это лёгкое дыхание снова рассеялось в мире, в этом облачном небе, в этом холодном весеннем ветре”.

«Ника»: “Теперь, когда её лёгкое дыхание снова рассеялось в мире, в этом облачном небе, в этом холодном весеннем ветре…”

“Со второго этажа доносилась тихая музыка, кусты чуть качались от ветра, и снега вокруг уже совсем не было; скоро лето, подумал я. Но всё же было ещё холодно”.

Как вы думаете, стоит или не стоит в рассказе вопрос о том, кто виноват в гибели Ники? Для ответа на этот вопрос вновь обратитесь к рассказу «Лёгкое дыхание» и сопоставьте двух героев, которые в той или иной степени имеют отношение к произошедшей трагедии.

«Лёгкое дыхание»: “…И виноват в этом — знаете кто? Друг и сосед папы, а ваш брат Алексей Михайлович Малютин…

Я не понимаю, как это могло случиться, я сошла с ума, я никогда не думала, что я такая! Теперь мне один выход… Я чувствую к нему такое отвращение, что не могу пережить этого. ”

«Ника»: “. Я не убивал её, понятно, своей рукой, но это я толкнул невидимую вагонетку судьбы, которая настигла её через много дней; это я был виновен в том, что началась длинная цепь событий, последним из которых стала её гибель”.

Восстановите “цепь событий” обоих рассказов.

Как в тексте рассказа реализован приём обманутого ожидания? Почему автор сделал героиней рассказа кошку? На какую культурную традицию он ориентируется? Найдите в тексте рассказа все “кошачьи” аллюзии и объясните, как и с какой целью они использованы автором.

Как изменяется восприятие рассказа читателем, когда он узнаёт, что героиня — кошка?

Согласны ли вы с мнением современных исследователей, так трактующих авторский замысел? Что в рассказе «Ника» позволяет им прийти к такому выводу: “Пелевин остался верен себе: он добился того, что любой читатель, прочитавший (и понявший) его рассказ, будет шокирован. Причём читательское изумление тем сильнее, чем лучше он знает мировую литературу, историю и культуру. Вероятно, в этом и заключалось главное (а может быть, и единственное?) намерение автора” (Д.Колесова, А.Харитонов).

Рассказ прочитан. Вспомните произведения русской литературы, в заглавия которых вынесены имена главных героев. В чём автор, вынося имя собственное в название рассказа, ориентируется на культурную традицию, в чём спорит с ней? Как вы ответите на вопрос: кто же — он или она — является главным героем рассказа? И — самое главное — о чём этот рассказ? Соотнесите свой ответ с мнением авторитетного исследователя, который утверждает, что в центре внимания писателя — “психологическое пространство личности” (А.Генис).

  1. Жанровый синкретизм в «Пьесе №27» А. Слаповского.

Цель: охарактеризовать способы создания комического в пьесе.
План

  1. Сравните два варианта заглавия «Казнить нельзя помиловать» и «Пьеса №27». Какое вам кажется наиболее соответствующим содержанию пьесы? Почему автор выбрал второй вариант?
  2. Что такое ремарка в драматическом тексте?
  3. Охарактеризуйте ремарки в «Пьесе №27». Какие повторяются особенно часто и почему?
  4. Почему автор утверждает, что произведение, в зависимости от прочтения, может восприниматься как водевиль, мелодрама, фарс и т.д.?
  5. В чем своеобразие сюжета?

Рекомендации для подготовки

Прежде всего необходимо повторить литературоведческий материал по теме «Драма». Это даст возможность понять специфику и литературного рода, и различных жанров драмы, и конкретного произведения. В качестве источников можно использовать следующую литературу:

Введение в литературоведение / Под ред. Г.Н. Поспелова. – М., 1988.

Тимофеев Л. И. Основы теории литературы. – М., 1976.

Краткий словарь литературоведческих терминов / Редакторы-составители Л. И. Тимофеев, С. В. Тураев.

Литературный энциклопедический словарь / Под общей ред. В.М. Кожевникова, П.А. Николаева. – М., 1987.

Поэтика: Словарь актуальных терминов и понятий / Под ред. Н.Д. Тамарченко. – М., 2008.

Энциклопедический словарь юного литературоведа / Сост. В. И. Новиков, Е. А. Шкловский. – М., 1998.

В этих же источниках необходимо повторить материал «пафос», «комическое», «ирония». Почему расставание в семье не воспринимается читателем, как трагедия, а вызывает улыбку? Является ли, по вашему мнению, повтор, одним из средств авторской иронии? Какие еще способы создания комического можно отметить в пьесе?

  1. Современная русская поэзия.

Цель: понять своеобразие современной поэзии на примере стихотворения Б. Ахмадулиной «Сад».
План

  1. Что такое лирика?
  2. Кто является лирическим героем в стихотворении Б. Ахмадулиной «Сад»?
  3. Какие значения слова «сад» используются в стихотворении?

Рекомендации для подготовки

Внимательно прочитайте стихотворение. Благодаря каким ритмическим компонентам создается его «музыка»? Определите размер стихотворения. Какие повторы (фонетические, лексические, синтаксические) встречаются в тексте? Какой встречается наиболее часто? Подумайте, как этот повтор связан с идеей стихотворения? Выберете из предложенных вариантов, какая тема реализуется в стихотворении:

Можно ли говорить о тематическом многообразии? Что важнее для лирической героини – увидеть настоящий сад или написать (услышать) слово «сад»? Почему? Какое качество языка воспевается благодаря этому приему?

источник

Проза Владимира Крупина – это нечто особое в нашей литературе, нечто выдающееся и на удивление простое.

Литература – процесс живой и, как все живое, имеет не только свои законы, но и свои привычки. При всей широкоохватности прозы разных направлений и жанров, разных манер и стилей она выдержана или близка к тому, чтобы быть выдержанной в классическом духе, в некотором смысле консервативна и для раскрытия характера, обрисовки пейзажа и сюжетного движения пользуется, в сущности, одними и теми же приемами. Она описательна – в том понятии, что слово ее имеет подготовленное значение и место и ритмически и художественно существует в ровных горизонтах, без резких подъемов и понижений. Литературное, описательное слово точно сцементировано в общем ряду и малоподвижно, его магия достигается общим рядом и общим настроением. Устное слово в тех же, предположим, фольклорных записях стоит свободно – не стоит, а постоянно двигается, выглядывает из ряда и имеет более самостоятельное значение.

Владимир Крупин соединил в себе обе манеры – и письменную и устную, в его прозе очень сильный рассказывательский элемент. Впечатление такое, что письмо ему дается легко: сел за стол и, рассказывая предполагаемым слушателям о том, как он ездил на свою родину или на родину друга, сам за собой записывает и едва успевает записывать события в той последовательности и подробностях, как они происходили. Но рассказывает и записывает сосредоточенно, живописно и эмоционально, не теряя за живостью и непосредственностью строгости и художественности. А это значит, что кажущаяся легкость слова на самом деле достигается непросто, в тех же мучительных поисках, как и для всякого писателя, относящегося к слову с уважением. Это значит также, что оно, слово, встав в письменный ряд и приняв его правила, каким-то образом умеет сохранить и волю ряда устного, что оно становится шире и уверенней. В художественной литературе очень важно, чтобы слово стояло радостно, опытный читатель всегда увидит эту радость от точного употребления и желанной работы – так оно чаще всего у Крупина и есть.

Расстояние между читателем и писателем в книге – вещь реальная, и зависит оно от того, с каким сердцем, остывшим или участливым и болящим, пишется книга, насколько согрета она теплом авторских затрат. Холодное, пусть и исполненное на высоком профессиональном уровне, произведение читается с душевным насилием, и это, как правило, «умственное» чтение, в нас говорит не потребность, а упрямство добраться до цели, чтобы облегченно вздохнуть над своим подвигом. В этом смысле Владимир Крупин необычайно близок к читателю, и достигается подобная близость, соседствующая с прямым собеседованием, редкой откровенностью и открытостью, живой обращенностью к столь же заинтересованному в их общем деле человеку. Пишет ли он от первого или от третьего лица, его герой весь на виду и ничего в себе не умеет скрывать, для Владимира Крупина личность не в том, чтобы уйти в себя, а в том, чтобы бескорыстно прийти к людям.

Одно из самых известных и замечательных произведений Крупина – повесть «Живая вода». Главный герой ее – философствующий в простоте своего неизысканного ума Кирпиков. Простолюдин дальше некуда, лыком шитый, должно быть, от первого до последнего поколения, он тем не менее в поселковой среде личность заметная, во-первых, благодаря своему самостоятельному уму и, во-вторых, благодаря «форме» собственности: Кирпиков – хозяин единственного в поселке мерина. Лошадей вывели, а огороды по весне пахать надо, хочешь не хочешь, а кланяйся Кирпикову. Что же делать?

Мир опрощается в жуликоватое и мутноватое скопище. А Кирпиков честен, трудолюбив, он отвоевал Великую Отечественную, вырастил детей. «О, не одно европейское государство разместилось бы на поле, вспаханном Кирпиковым, какой альпинист взобрался бы на стог сена и соломы, наметанный Кирпиковым, какой деревянный город можно было выстроить из бревен, им заготовленных…» Он прожил свою жизнь не просто молекулой, вошедшей в народное тело, он был выше и прожил ее личностью. Правда, личностью изгибистой, с причудами во имя самоутверждения, подобно шукшинским героям, и с приступами «русской болезни» во имя самоутешения, но как мало это «само» в сравнении с «обще», с тем, что делалось для страны и ее вечности! Но вот и старость не опоздала, дети разъехались, фронтовые доблести, как лебедой, поросли быльем, и все чаще задумывается Кирпиков о смысле жизни, о том, зачем он жил и мог ли бы мир обойтись без него? Примитивная философия, на взгляд профессоров, но ведь это неотменимо главные вопросы жизни, они тем серьезней и страшнее, чем простодушней звучат. Нет, не так наивен этот «мыслитель», в шестьдесят с лишним лет взявшийся заглядывать в старые школьные учебники и для каждого нового открытия готовящий себя причудливой аскезой. Недолго же ему представлялось, что «люди еще не доросли до моего понимания»: он ощупью, чутьем шел к осознанию истин Христовых и не мог не гордиться своими победами – наступили, однако, дни, когда пришлось убеждаться, что мир сознательно установился на основания их непонимания.

«О, бедный Кирпиков!» – хотелось воскликнуть вслед этому герою, потерпевшему крушение в своих упованиях сначала на чудо нравственного воскрешения человека, а затем и на чудо «живой воды», хлынувшей из-под земли и способной излечить от физических и духовных недугов. «О, счастливый Кирпиков!» – можно воскликнуть сегодня, спустя два, три десятилетия после его поисков смысла жизни. Сегодня, когда все трудней отвечать на вопросы о смысле существования человечества в целом.

Но об этом, о потерях и опорах теперешней жизни, вторая повесть с нарочито обнаженным названием «Люби меня, как я тебя».

В меняющемся с возрастом человеке меняется и художник. Меняется, даже оставаясь сам собою в воззрениях и в письме. Душа иная. Ничто так точно и полно не говорит о человеке и уж тем более о писателе, как душа. В истинном творце через душу проходит каждое слово; не в чернильницу макается его перо, а в душу. Уж она-то без утайки скажет и о таланте его, и о вере, и о намерениях, с какими садится он за письменный стол, и об отношении к родной земле и родному человеку, на этой земле живущему… И то, что духовно добрал Владимир Крупин ко времени второй повести, освещает ее иным светом – прошедшим через более полную истину, чем она была у Кирпикова, но и более тревожным, ибо мир дошел до последнего бунта, направленного против себя же. Но жить по истине надо. Или уж не жить. Этот выбор перед нашей бедной и прекрасной Родиной стоит с такой неизбежностью, что порой становится страшно.

Молодой читатель этой книги найдет в ней и рассказы Владимира Крупина. Он прекрасный рассказчик, то остроумный, веселый, «вакхический», то серьезный, ведущий действие неспешно и основательно, то «документальный», для которого случай жизни, дополненный воображением, превращается в случай литературы.

Детство, юность… Детство в рассказах Владимира Крупина счастливо прежде всего кругом, составляющим родную землю, – природой, общением с «меньшими братьями», первыми трудами и заботами, первыми трудностями и постоянной радостью каждый день быть среди родного. Доброта вкладывается в душу ребенка не столько словом и напутствием, сколько окружением и обстановкой, их целостностью и крепостью – духовной и моральной крепостью семьи и физическим обережением земли. Одно дело – открывать мир, поднявшись в вырубленную рядом с деревней вековую рощу, и видеть вокруг за сведенными лесами оголенные и смещенные просторы, потерявшие тайну и притягательность, и совсем другое – мечтать о взрослости, о путешествиях и подвигах из середины заботливо сохраняемого отчего края. Потерянные дети, из которых вырастают дурные люди, привыкшие к разорению как норме жизни, – это еще и результат дурного хозяйствования, когда прошлое и будущее не имеют ни цены, ни значения.

В поэзии детства звучит здесь серьезное, без всякого умаления, уважение к детству, воспоминание о нем как о чистых и добрых наших началах.

Юность… Больше всего в этой романтической поре, когда молодой человек захлебывается от ощущений и возможностей жизни, когда он осознает себя силой и в упоении от первой самостоятельности, – больше всего автора волнует в таком молодом человеке структура его души, лад между физическим и духовным. В юности нам является уже осуществившаяся в основных своих чертах личность. Конечно, недостаточно окрепшая и во взглядах не совсем утвердившаяся, жадно вбирающая в себя впечатления и настроения, но уже точно направленная к тому, чем ей в конце концов быть. Автор не поучает, помня, что юность не терпит поучений, но мягко и неназойливо, почти незаметно для читателя подводит к основам человеческого бытия – к отзывчивости, самоотверженности, любви к ближнему и выражению себя в открытых поступках, к постепенному осознанию конечной истины: для подлинной свободы и счастья, для утешительного существования человеку необходимо больше отдавать, чем брать. Юность во всем ищет новизны и открытий; оставляя за ней право на внешнюю, физическую новизну, расширяющую мир чувств и познания, автор опять-таки негромко напоминает, что главные открытия ждут человека в себе самом, в самопознании, в углублении своего внутреннего, духовного мира, который огромен не менее, чем мир внешний. Нет ничего трагичней и невосполнимей для каждого из нас, как пройти мимо себя, изжить себя в стороне от себя, не осуществить себя в той красоте, которая уготована человеку рождением. Каждое поколение рассчитывает на свою особую миссию в мире; нет нужды говорить, хорошо это или плохо, но каждое поколение, в свою очередь, должно быть готово к разочарованиям: всякий порядок не так просто поддается изменению. Быть может, самое важное в теперешнем положении вещей в свете – духовное восстановление человека как на старых, так и на новых началах, органическое и полезное их совмещение.

Не знаю никого из авторов второй половины XX столетия, кто бы так мастерски обращался с фактом, с тем, что происходит ежедневно, превращая его с помощью ему одному доступных средств в совершенные формы. Одно из двух: или с писателем Крупиным постоянно что-то происходит интересное, едва не на каждом шагу встречаются ему личности-самородки, или писатель Крупин настолько интересен сам, что способен преобразить в откровение любое рядовое событие. Важней чистого воображения для него – преображение материала, его пересказ на свой, ни с чем не сравнимый лад.

И в письме его ни с кем не перепутать. Это какая-то особая манера повествования – живая, даже бойкая, яркая, воодушевленная, образная, в которой русский язык «играет», как порою весело и азартно «играет» преломляющееся в облаках солнце. Для читателя это езда по тряской, но очень живописной и занимательной дороге, где и посмеешься, и попечалишься, и налюбуешься, так что никаких неудобств от езды не заметишь и с огорчением обнаружишь, что путешествие закончено. Одно закончено, но ведь впереди еще следующие.

Воистину: жизнь на вятской земле, откуда родом писатель, была трудной, но до чего же плодотворной! Она и нигде в России не была легкой, вот почему у нас воссияла самая лучшая в мире литература. Трудная – из трудов состоящая, научающая, оставляющая полновесный след человека на земле.

источник

Министерство образования и науки Российской Федерации

Департамент образования и молодежной политики

Ханты-Мансийского автономного округа-Югры

Государственное образовательное учреждение

высшего профессионального образования

Ханты-Мансийского автономного округа-Югры

«Сургутский государственный педагогический университет»

по специальности «Русский язык и Литература»

«Творчество Владимира Николаевича Крупина»

Жизнь и творчество………………………………………………………………….. 5-6

«До чего, христопродавцы, вы Россию довели»

Упрямая бедность Владимира Крупина………………………………………………………. 7-12

Владимир Крупин о своей жизни в Московском регионе

«Полвека с Подмосковьем»………………………………………………13-16

Образ Дома как константа художественного мира В. Н. Крупина…17-20

Традиции духовных жанров русской литературы в произведениях В.Н. Крупина…………………………………………………………………. 21-28

Анализ повести Владимира Крупина «Крестный ход» (1993)………………………………………………………………..29-31

Анализ повести Владимира Крупина «Дурдом»…………………………………………………………..31-32

«Манера повествования Крупина — свободная, часто с элементами комического, иногда на грани фантастики. Проза Крупина своим символизмом напоминает притчу, тем более, что Крупин активно использовал эзопов язык. Крупин — православный христианин, и он указывает на основные, религиозные проблемы человеческого существования, поэтому в его главном герое есть что-то от мудрости старого деревенского юродивого. Для прозы Крупина типично полное отсутствие авторского комментария», — так характеризовал творчество Владимира Николаевича Крупина Вольфганг Казак. О Крупине сегодня пишут не так много, как он достоин. Этим определяется актуальность нашего исследования. Работа посвящена изучению своеобразия поэтики В. Н. Крупина — русского прозаика, секретаря правления Союза писателей России.

Начинал Крупин, как и многие, со стихов. Но известен стал благодаря первому сборнику рассказов «Зерна» (1974), в которых простым языком рассказывается о непростой судьбе жителей села. После выхода этой книги был принят в Союз писателей СССР. Мировую известность получила повесть Владимира Крупина «Живая вода» (1980). По ней снят фильм, она переведена на многие языки. Здесь в ироничной манере писатель переосмысливает легенду о живой воде. Обращается он и к другим темам. Повесть «На днях или раньше» (1977) посвящена проблемам семьи, «От рубля и выше» (1981) – проблемам художественного творчества, «Прости, прощай» (1986) – воспоминание о студенческих годах. В последние годы в творчестве писателя доминирует тема Православия и надежда на то, что оно спасет страну. Эта идея присутствует в повестях «Великорецкая купель» (1990), «Крестный ход», «Последние времена» (обе – 1994), «Слава Богу за все. Путевые раздумья» (1995). Автор более 30 книг. К одной из них – «Рассказы последнего времени» – написал послесловие другой известный русский писатель Валентин Распутин: «По работам Владимира Крупина когда-нибудь будут судить о температуре жизни в окаянную эпоху конца столетия и о том, как эта температура из физического страдания постепенно переходила в духовное твердение. Творческий опыт В. Крупина в этом смысле уникален: он был решительнее большинства из нас, нет, даже самым решительным».

Цель исследования: выявить своеобразие поэтики В.Н.Крупина

Задачи исследования:

1. Выявить особенности художественного стиля и поэтической техники;

2. Рассмотреть основные темы творчества писателя.

Жизнь и творчество

Литературный процесс последней трети ХХ века стал этапом поисков и творческого самоопределения самобытного прозаика Владимира Николаевича Крупина. Читатель знает В.Н. Крупина прежде всего как автора сборника рассказов «Зерна» (1974), повестей «Живая вода» (1981), «Сороковой день» (1982), «Прости, прощай…» (1986), романа «Спасение погибших» (1989), а также повестей «Великорецкая купель» (1990), «Крестный ход» (1993),»Люби меня, как я тебя» (1998), книги «Незакатный свет» (2006) и других произведений, получивших широкую известность и признание читателей.

«Его творчество развивалось и продолжает развиваться в лучших традициях русской литературы. Ему присуща совестливость, душевная чуткость, философская глубина и нравственная прозорливость. Главной темой в его прозе и публицистике был и остается русский человек: его прошлое, настоящее и будущее». Многослойность художественных произведений В.Н. Крупина открывает путь к содержательному диалогу читателя и автора, в недрах которого — история и современность, глубинный пласт отечественной культуры, духовный опыт поколений. «По работам Крупина когда-нибудь будут судить о температуре жизни в окаянную эпоху конца столетия и о том, как эта температура из физического страдания постепенно переходила в духовное твердение». Здесь сказано главное о том, что характерно для прозы писателя в целом. Он более всего заботится о духовном начале в человеке. Писатель взял на себя проповедническую функцию: средствами литературы влиять на читателя, что сказалось и на характере его прозы, и на особенностях поэтики и стиля произведений. В творчестве В.Н. Крупина рубежа ХХ–ХХI веков отмечается стремление ослабить роль художественного вымысла в произведениях, что предопределяет специфику создаваемой им реальности.

Исследование прозы В.Н. Крупина с 80-х годов ХХ века до начала ХХI века позволяет сделать выводы о том, что, следуя по пути творческого освоения традиций классической словесности (А.С. Пушкина, Н.В. Гоголя, Ф.М. Достоевского, Н.С. Лескова, М.Е. Салтыкова-Щедрина, И.А. Бунина, М.А. Шолохова и других писателей), он придерживается православного направления в современной литературе, развивая идею взаимной обусловленности состояния жизни и духовного мира человека. Главное в творчестве В.Н. Крупина — это его потребность во всем, о чем бы он не писал, оставаться русским по духу. Ф.М. Достоевский говорил о том, что «быть русским — значит быть православным».

Детские и юношеские года В.Н. Крупина прошли в с. Кильмезь Кировской области. Его произведения неразрывно связаны с Вятской землей и своими корнями, и литературными сюжетами, и языком. Вятка присутствует во всех его произведениях. «Проза Владимира Крупина — это нечто особое в нашей литературе, нечто выдающееся и на удивление простое», – писал о нем В.Г. Распутин. Многослойность крупинского текста открывает путь к содержательному диалогу читателя и автора, в недрах которого — история и современность, мысли о будущем, глубинный пласт отечественной культуры, духовный опыт поколений.

«До чего, христопродавцы, вы Россию довели»

Упрямая бедность Владимира Крупина

I.Квартиру в писательском доме в тогдашнем проезде Художественного театра Крупины получили в 1986 году, когда Владимира Николаевича избрали секретарем правления Союза писателей СССР. Дом старый, двадцатых годов постройки, и в квартире, которая досталась Крупину, до войны жил поэт Джек Алтаузен, прославившийся, в частности, строчками: «Я предлагаю Минина расплавить, Пожарского. Зачем им пьедестал? Довольно нам двух лавочников славить, Октябрь их за прилавками застал». Крупин цитирует это стихотворение и говорит, что, вселившись, он сразу же позвал батюшку и освятил квартиру.

Крупин — очень набожный человек. Когда я сказал ему о чем-то — «Черт его знает», — он перекрестился и попросил меня в его доме так не выражаться: «Лучше уж сказать „Хрен его знает“ или еще как-нибудь, чтобы враг нашего спасения не радовался. А то ведь самый маленький бесенок самым маленьким коготком может перевернуть вселенную. Не призывайте бесов».

Сделать набожному человеку комплимент очень просто. Достаточно сказать ему, что о нем давно ничего не слышно, что его книг нет в магазинах, а сам он уже лет двадцать как не выступает по телевизору. «Я как раз этого и добивался, — говорит Крупин. — Мне кажется, что чем человек значительнее, тем он незаметнее, а мне очень хочется быть значительным. Зайдите в книжный магазин — кто там торчит? Маринина, Быков да Донцова. Мне среди них делать нечего. Да и спасение наше совершается не в толпе, не на трибуне, а в одиночестве. Поэтому я принципиально не принимаю литературных премий — еще с 1989 года, когда мне присудили премию имени Льва Толстого, а я не смог ее взять, потому что разделяю мнение святого Иоанна Кронштадтского о Толстом. Раньше было сложно отказываться, но потом привыкли, перестали давать».

II.Сегодня Владимир Крупин — может быть, самый забытый из популярных писателей позднего СССР, и даже трудно понять, куда и каким образом исчезла та слава, которая сопутствовала ему двадцать-тридцать лет назад. Написанную в 1981 году повесть «Сороковой день» («Я никогда не считал ее художественной прозой, это забытый жанр эпистолярного романа»; в подцензурном советском издании повесть так и называлась — «Тринадцать писем») опубликовали на Западе и читали по «Немецкой волне», называя при этом автора «самым смелым из трусливого поколения», что, впрочем, никак не повлияло на взаимную лояльность писателя и советской власти.

— Это логично, и я даже не считаю, что пережил какое-то перерождение — и будучи членом КПСС, и воцерковившись, я всегда оставался одним и тем же человеком. Дело в том, что даже самая советская литература, которая славила тогдашнюю идеологию — даже она была нравственной. Своего членства в партии я не стыжусь и не считаю свою партийность противоречащей христианству. Свою общественную позицию я всегда выражал не на кухне, а на трибуне. Всегда говорил то, что думал, — и с женой, и в кругу друзей, и на каких-то собраниях, и в печати. Для меня всегда диссидентство было неприемлемым. Вот литераторы типа Приставкина, объединение «Апрель» — они всегда говорили: мол, как только нам можно будет говорить без цензуры, так мы уж скажем такое, что мир вздрогнет. И что они сказали? Да ничего. Пошла похабщина, пошла порнография, пошла литература этих приговых да сорокиных. Но это все скоро провалится в черную дыру, вот увидите. В России сначала надо умереть, а потом подождать лет пятнадцать, чтобы понять, кем в действительности был писатель. О Пушкине в последние годы его жизни говорили, что он исписался, жена родная писала ему: «Саша, ты исписался!» Время показало, кто исписался, а кто нет.

III.«Время покажет» — это, пожалуй, единственное сколько-нибудь весомое утешение для писателя Крупина сегодня. Литературные занятия заработка не приносят совсем, журнал «Благодатный огонь», главным редактором которого он работал последние несколько лет, закрылся, и теперь единственный источник доходов для семейного бюджета — зарплата жены. Надежда Крупина работает главным редактором журнала «Литература в школе».

— Если бы не жена, я бы по миру пошел. Да и у нее в журнале все не слава Богу — школе литература уже не нужна, с этими ЕГЭ скоро все превратятся в англоговорящих роботов. Тираж журнала падает, денег нет, и для меня это горько не как для человека, который живет за счет жены, а как для гражданина и для писателя.

Последняя книга Крупина — путеводитель по Афону — написана им по заказу какого-то православного коммерсанта, оплатившего командировку и типографские расходы.

— Мне очень немного надо, поэтому купить меня нельзя. Но если кто-то оплатит поездку в Святую землю — тогда я с радостью. С Афоном как было — я даже не знаю, чьи это деньги, мне главное, чтоб на доброе дело. И даже если заказчик этой книги на самом деле отмывает деньги, то это благородная отмывка. Но о деньгах я не думаю, мне повезло, что я познал большую нищету. В детстве лебеду рвал, чтобы печь из нее хлеб. Картошку прошлогоднюю под снегом искал. Свобода от денег заключается в том, что тебе не очень много нужно. И я свободен.

IV.Когда-то жизнь была совсем другой. К концу восьмидесятых Владимир Крупин превратился в настоящего номенклатурного писателя — не только секретарь правления Союза писателей, но и главный редактор толстого журнала. В 1989 году Михаил Алексеев ушел на пенсию с должности руководителя ежемесячника «Москва», преемником Алексеева стал Крупин.

— Долго меня Сергей Михалков, Юрий Бондарев и Владимир Карпов уговаривали взять «Москву». Я согласился и много раз об этом жалел — тяжелый был хомут.

«Москва» наряду с «Нашим современником» и «Молодой гвардией» в те годы считалась рупором консервативной части советского писательского сообщества. Но если «Наш современник», что называется, жег, публикуя «Русофобию» Игоря Шафаревича или «Россию распятую» Ильи Глазунова, то «Москва», кажется, нарочно сторонилась любых сколько-нибудь скандальных публикаций. Даже мода на перепечатку ранее запрещенных книг обошла «Москву» стороной — когда в 1986 году Михаил Алексеев опубликовал «Защиту Лужина», член редколлегии Петр Проскурин назвал это некрофилией (в смысле — нужно печатать живых советских писателей, а не мертвых эмигрантов), и больше ничего такого журнал себе не позволял. Единственным исключением стала публикация «Истории государства Российского» Карамзина — ее пробивал через ЦК еще Алексеев, а заканчивал издание уже Крупин.

— С тем, что «Историю» в Советском Союзе напечатать можно, не спорил никто еще с начала восьмидесятых. Я помню, после 600-летия Куликовской битвы, в начале 1981 года, мы, большая делегация писателей — Залыгин, Астафьев, Белов, Лихоносов, Личутин, я и другие, — ходили вначале в Госкомиздат, а потом в Совет министров просить напечатать Карамзина. Мы были такие идеалисты, нам казалось, что как только Карамзина напечатают, Россия будет спасена. Нам отвечали, что принципиальных возражений нет, но в стране дефицит бумаги, и как раз именно Карамзина печатать не на чем. Тогда мы заявили, что готовы отказаться от публикации всех наших книг, только бы Карамзин был напечатан. Это не помогло, и стало ясно, что после 600-летия Куликовской битвы, когда на Куликовом поле собралось несколько сот тысяч человек, пришедших отпраздновать годовщину, враги России просто испугались этого подъема русского духа, поэтому тогда нам никто не дал напечатать Карамзина.

V.В 1988 году публикацию «Истории государства Российского» санкционировали сразу два члена политбюро — Егор Лигачев и Александр Яковлев. «Москва» начала печатать труд Карамзина, и тираж журнала достиг рекордной (хоть и достаточно скромной по сравнению с «Новым миром» или «Знаменем») отметки в 700 тысяч экземпляров.

— А когда Карамзин закончился, тираж начал провисать. Надо было что-то делать, и — это еще Алексеев запланировал — начали печатать, к моему величайшему сожалению, «Агни-Йогу». В какой-то момент я не выдержал и сказал, что мы перестаем печатать эту оккультную вещь. Что тут началось! Редакция у нас тогда была на Арбате, и вот эти «Харе Кришна, харе Рама» стали собираться у меня под окном, бить в свои бубны, протестовать, угрожали мне даже. Я к ним выходил, спрашивал — слушайте, если у вас такая мирная религия, почему вы мне угрожаете? А они молчат и барабанят.

Вместо «Агни-Йоги» Крупин завел в журнале рубрику «Домашняя церковь» и стал печатать жития православных святых. Тираж «Москвы» упал на 200 тысяч экземпляров, и, как говорит Крупин, в утешение аудитории стали печатать «Сиддхартху» Германа Гессе. На тираже это, впрочем, не сказалось.

VI.Работая главным редактором «Москвы», Крупин оставался членом редколлегий консервативного «Нашего современника» и прогрессивного «Нового мира», поэтому каждый раз на творческих вечерах «Нового мира» кто-нибудь присылал на сцену записку: «Зачем вы привезли этого фашиста?», а на вечерах «Нашего современника»: «Зачем вы привезли этого жидомасона?» Впрочем, к концу перестройки желающих записать Крупина в «жидомасоны» уже не осталось — «фашист» победил.

— В 1992 году у меня вышло две статьи: «Демократы нужны России, как корове седло» и «До чего, христопродавцы, вы Россию довели». Статьи были очень резкие, мало кому они понравились, и однажды мне даже кто-то квартиру поджег. И на телевидение меня перестали звать, и вообще тяжело было. Фашистом я, конечно, никогда не был и антисемитизма в себе никогда не чувствовал. Мне приходилось в своей жизни встречать настоящих антисемитов, прямо зоологических, и я видел, что это обкрадывало их, они и писать начинали хуже. Все эти антисемиты теперь в могиле. Так и напишите — с антисемитизмом покончено. Но нужно понимать разницу между еврейством и, допустим, жидовством. Жид — понятие интернациональное. Вот Плюшкин у Гоголя — он хоть и русский, но на самом деле жид. Жидовство — это паразитирование, наживание богатства нечестным путем. Вот это глубоко отвратительно. От жидовства надо всегда подальше держаться.

VII.В начале девяностых Крупин пытался заниматься политикой. Вместе с Валентином Распутиным ходил к Геннадию Зюганову, предлагал переименовать коммунистическую партию в народную — Зюганов отказался, сказал, что это лишит партию тысяч сторонников. Из КПСС Крупин, однако, вышел еще в 1990 году — за компанию (вместе ходили подавать заявления в партком) с Владимиром Солоухиным, который к тому времени уже написал книгу «Последняя ступень» («При свете дня») о том, что Ленин был воплощением дьявола и о том, что Гитлеру, к сожалению, не удалось спасти Россию от большевизма. Известно, что взгляды Солоухина на коммунистическую идеологию сформировались при активном участии Ильи Глазунова — у Крупина с этим художником отношения были достаточно сложными. В 1979 году Крупин опубликовал сатирический рассказ «Картинки с выставки», в герое которого — художнике Зрачкове — Глазунов узнал себя и обиделся. Помирились они только через пятнадцать лет, когда Глазунов позвал Крупина в Академию живописи, ваяния и зодчества преподавать древнерусскую литературу.

— Я преподавал три года, потом подумал — зачем это нужно? Факультет искусствоведения — я называл его «искусство ведьм», — сидят такие девицы, красавицы, конечно. Большего количества красавиц я нигде не встречал, чтобы сразу в одном месте. Умные все, рассуждающие. Босха знают и Кафку. Смотрел я на них и думал — ну зачем им нужна эта древнерусская литература? И ушел из академии. Пустое это.

VIII.30 августа 1991 года правление Союза писателей СССР собралось на свой последний пленум — после неудачной попытки Евгения Евтушенко и Юрия Черниченко возглавить Союз организация фактически распалась, и Крупин, не будучи формально отправленным в отставку, перестал быть секретарем правления.

— Интересный был пленум. Самые рьяные кричали — надо открыть архивы КГБ, чтобы узнать, кто на них работал. А большинство кричало — не надо ничего открывать, не пришло еще время! — и мне было понятно, почему они так кричат. Мне было тоже, конечно, интересно узнать, кто в наших рядах был агентом КГБ, — тем более что про себя я точно знаю, что с этим ведомством я никогда не связывался, хотя с властью контакт поддерживал. Часто бывал в ЦК, до сих пор помню эту атмосферу, когда ты сидишь, а девица с тремя высшими образованиями тебе чай приносит. Часами можно было разговаривать о литературе и о насущных делах, ощущение было — вот до чего же людям делать нечего. Конечно, что-то раздражало — и обращения на «ты», и все эти прибаутки: «Ну как, все на месте, борода на месте?», и то, что некоторым казалось, что если ты общаешься с русским писателем, то нужно матюгнуться или анекдот похабный рассказать. Но в целом общение было приятное. Завотделом пропаганды Альберт Беляев производил очень — не скажу, что отрадное, но приличное впечатление. Секретарь ЦК Михаил Васильевич Зимянин был очень симпатичным человеком. Но общее впечатление было скорее отталкивающим, потому что я понимал — нет за этими людьми той основы, на которой все держится. Православия нет.

IX.Сейчас Владимир Крупин от политики далек, даже на вопрос об отношении к коммунистической идеологии отвечает, что ему это уже неинтересно — идеология, политика, суетно это все. Единственное, что его связывает с политическими делами — племянница, Татьяна Миронова, жена осужденного этой весной за разжигание межнациональной розни бывшего министра печати Бориса Миронова. На довыборах в Госдуму в 2005 году Татьяна возглавляла предвыборный штаб Владимира Квачкова.

— С Таней у меня взгляды во многом совпадают, но иногда ее заносит. Например, я не согласен с ней в том, что нужно канонизировать Ивана Грозного и Григория Распутина. Распутина я и сам считаю оклеветанным человеком, достоверно знаю, что в ресторанах и борделях гуляли его двойники, чтоб его опорочить, а сам он все время молился за Россию — но канонизировать его не стоит.

Владимир Крупин о своей жизни в Московском регионе

«Полвека с Подмосковьем»

Я не коренной москвич, а вятский уроженец, и останусь таковым, ибо родина навсегда там, где суждено было выйти на свет Божий. Но вот меня вызвали в военкомат, забрили, посадили в поезд и повезли. А куда? Никто не говорил. Везли, везли и привезли. в Москву.

Ликованию нашему не было предела: мы росли, когда понятия «Отечество», «защитник» были святыми для нас, и мы были готовы выполнять свой гражданский долг в любом месте державы. Мне неслыханно повезло — Москва!

Вначале Люберцы, Томилино, потом Вешняки, тогда ещё не входившие в черту города. Мы ходили строем в баню из Вешняков в Текстильщики, шли через поля капусты и свеклы, то есть через теперешние Кузьминки. Затем Одинцово, Голицыно и незабываемая Кубинка, Учебный центр войск ПВО. Это такое было счастье — служить в ракетных войсках. На аэродроме в Чапаевске мы готовили выставку ракетной техники и в присутствии специалистов из НАТО переводили ракеты из походного в боевое положение. Запугали их надолго. Присутствовал и Хрущёв, приказавший в награду дать всем нам отпуск на родину.

А выезды в Бородино на уборку территорий около памятников к 150-летию Бородинской битвы, а концерты для тружеников Можайского района, что говорить!

Учился я в Московском областном пединституте имени Крупской, самом лучшем из всех вузов столицы. К великому сожалению, счастье выезда на осенние уборочные работы незнакомо нынешним студентам. Мы же вспоминаем эти сентябрьские дни с радостью. Это Фаустово по «казанке» на Москвереке, это Поленово на Оке, село Подмоклово. А позднее и Кашира, и Опалиха. Также мы ездили в Сергиев Посад, тогдашний Загорск.

Пытливое, любознательное, уважительное отношение к новым местам, их постижение — это особый отличительный знак русского характера. У меня всегда к тому же была тяга к картам, не игральным, конечно, географическим. Карту Московской области я изучал не в кабинетных условиях, а в полевых. Девять вокзалов в Москве, и с каждого я помногу ездил, расширяя знания о великой Московии. Даже игра такая была с друзьями — закрыть глаза и ткнуть пальцем в карту наугад. «О, Коломна!». И ехали в выходные в Коломну. А там и Бобренёв монастырь, и Девичье поле, на котором московский князь Димитрий устроил смотр войск перед Куликовской битвой. В следующий раз Малые Вязёмы. Там, у церкви, могилка брата Пушкина Николеньки и недалеко дом, где одну ночь, продолжая гибельное для французов шествие на Москву, ночевал Наполеон, а ещё ночь в этом же доме провел Кутузов. Здесь католический ставленник лжеДмитрий встречал полячку Марину Мнишек, а в Коломне мы видели и последнее её русское пристанище — Маринкину башню. А от Голицыно недалеко до Звенигорода. Его царственная тишина, луга, дом Пришвина, монастырь, тогда занятый Домом отдыха. Всётаки не склад, не гараж. Ещё ткнем на следующие выходные — выпадают Подольск, Пахра, Дубровники. Или Клин. Чайковский.

Интерес к русской истории в шестидесятые годы был всеобщим. Спросите нынешних: а где была битва с татарами, возглавляемая великим полководцем Воротынским? Под Молодями? А где это? А откуда возили мячковский камень на строительство Кремля? А где проходил водовод, снабжавший Москву самой чистой мытищинской водой? А где шли пешком на поклонение преподобному Сергию Радонежскому, где ночевали? И к кому на поклонение завещал заходить святой Сергий в Хотьково? И где подписали КучукКарнаджийский мир? И кто подписывал? А где Левитан создавал свою «Владимирку»? Где работал и лечил крестьян Чехов? В Лопасне? Да, а вы там были? И где Деулино? И чем оно знаменито?

О, вечные стражи Московии — Волоколамск и Истра, Серпухов и Подольск, Дмитров и Яхрома, Егорьевск и Можайск. Называю их, а сам как будто хожу по их улицам и окрестностям, вхожу в храмы и ставлю свечи перед распятием.

Ещё вспоминается, что всегда тянуло к реке, к лесу. И реки Подмосковья, все как одна, похожи на Иордан. Это я потом убедился, когда стал бывать на Святой земле. И Пахра, и Уча, и Воря, и Клязьма, и Истра. И костры были, и застолья на траве, но что важно сказать — нам не нужны были плакаты, призывающие беречь природу. Это было нормой жизни и поведения — не оставлять после себя мусор. Представить было нельзя, чтоб бросить чтото на землю, плюнуть на неё. Это ещё шло от детства, от отцов и дедов. Ещё помню то напряжённое сострадание к местам, которые топтали сапоги фашистов. Это было невозможно представить — Россия под оккупантами. Нет, русское сердце никогда этого не воспримет. И тайна непобедимости России именно в любви её сыновей и дочерей к материнской земле.

И както незаметно и естественно образ вятской родины слился с подмосковными просторами — те же сосны, березы, та же сирень, та же белизна черемухи по берегам весенних рек, тем более я всегда был горд тем сознанием, что Москва стоит на земле вятичей, моих предков. То есть я тут живу по праву.

Но полвека — это срок. Мгновение для вечности, он означает возраст поколения. И оставляя в стороне социальные и политические сдвиги в России, которые всегда возглавляла Москва, скажу несколько о впечатлении, которое производят теперь поездки по городам и весям Московии. Они сложны. Если ранее сердца и души уязвлялись, видя «мерзость запустения, реченную Пророком Даниилом», то теперь, конечно, приведённые в божеский вид храмы, монастыри являют зрелище отрадное. Мы же в своё время досыта нагляделись на руины, развалины, на всё это издевательство, явившее миру полное бессилие богоборчества. Минуло семьдесят лет — и как не было этой разрухи, всегда сияли в согласии с небесами храмы, прочищали атмосферу колокольные звоны, шёл в церковные ограды крещёный народ.

Но вот что уязвляет душу — небрежение к земле, её запущенность, заваленность отходами и свалками, а особенно тяготят взор богатые заборы и надменные за ними особняки. Тут не то чтобы классовая ненависть возникает, огорчение за Россию, за то, что её земли занимают новые оккупанты. Мне, выросшему среди людей, которые никогда не запирали дома и уходя ставили на стол кружку с водой или с квасом, или с молоком, клали ломоть хлеба для того, кто всегда мог зайти и найти в доме отдохновение и приют, не дико ли видеть такую жадность, такой страх, такую ненависть. Да, заборы означают именно это.

Однако будем спокойны, ибо всегда так и было. Кто жил для брюха, кто для духа. Кто для желудка, кто для души. Но что же бессмертно? Конечно, душа. Значит, для неё и будем жить.

Жить в своей Московии. Тем более сейчас, когда ей трудно от нашествия нового племени хищников, видящих в России место для наживы. Ничего, и не такое бывало.

Образ Дома как константа художественного мира В. Н. Крупина

Читая произведения В. Крупина (как, впрочем, и других писателей-деревенщиков), мы отмечаем постоянное обращение писателя к теме малой родины, к теме родного дома, к теме семьи. Для Крупина — это Вятка, особый вятский характер. В рассказах писателя тема малой родины, образ Дома реализуется через образ его семьи, родного дома, родного села Кильмезь, а также образ Вятского края в целом.

В рассказах Крупина герой, как правило, — образ автобиографический, носитель народных черт, который свято хранит память о родной земле, о корнях, постоянно возвращаясь в родное село и в мыслях, и наяву (в гости). «Уже давно меня никуда не тянет, только на родину, в милую Вятку, и в Святую землю. Святая земля со мною в молитвах, в церкви, а родина… родина тоже близка. И если в своем родном селе, где родился, вырос, откуда ушел в армию, в Москву, бываю все-таки часто, то на родине отца и мамы не был очень давно. И однажды ночью, когда стиснуло сердце, понял: надо съездить. Надо ехать, надо успеть. Туда, где был счастлив, где родились и росли давшие мне жизнь родители. Ведь отцовская деревня Кизерь, и мамина Мелеть значили очень много для меня. Они раздвинули границы моего детства, соединили с родней, отогнали навсегда одиночество; в этих деревнях я чувствовал любовь к себе и отвечал на нее любовью»- повествует автор в рассказе «Отец, я еще здесь».

Воспоминание — один из главных приемов, которым пользуется Крупин для создания образа Дома. И это естественно: все, что дорого автору, навсегда остается в его памяти. Причем, часто это совсем неприметные детали, случаи, то, что в жизни, как правило, не представляет интереса. Однако под мастерским пером писателя эти сценки из жизни обретают новое звучание. Для таких рассказов справедливо замечание литературоведа М. Бахтина: «Все, что является бытом по отношению к существенным биографическим и историческим событиям, здесь как раз и является самым существенным в жизни» .Так, например, в рассказе «Бумажные цепи» образ Дома вырастает через воспоминание о детстве, о праздновании Нового года. Прием повествования от первого лица придает окраску задушевности: «С годами все обостреннее вспоминается детство, особенно Новый год. Мы сами созидали его. Надо было делать новые игрушки. И фонари, и цепи, и снег, и флажки. Мама доставала со дна швейной машинки «Зингер» шпульку ниток. Шпульку раскручивали, сматывая с нее столько нитки, чтобы ее хватило на несколько раз от стены до стены. Это для гирлянд с фонариками и флажками. Мало-помалу налаживалась работа дружной бригады. Младшие улепляли игрушками подол елочки, мне доставались ветви повыше, маме еще повыше, брат залезал на табуретку и украшал самый верх. Сестра подавала ему игрушки и командовала. Отец осуществлял общее руководство. Мы любовались елкой. Отец начинал рассказывать, какие елки были в его детстве».

Умение автора видеть в малом — большое, в личном — сокровенное воплощается в эпической картине сельской жизни, гармонии семьи и дома, значении общего семейного праздника, единении поколений. Лирика незаметно и свободно переходит в очерково-достоверную картину быта («Клея к этому времени не оставалось, и вместо него пользовались вареной картошкой. Хорошо бы, конечно, сделать клейстер из муки, но если можно картошкой, зачем тратить муку?» [3; 133]; «…тогдашние подарки в пакетах из газет: печенишко, конфеты-подушечки, булочка» .

Повседневность, обычная действительность у Крупина обретают вечный смысл: » Самое сказочное, что на следующий год бронзовая картонная курочка находилась, и мы спорили, где ей лучше жить на елке. Ей на смену терялся домик, потом он тоже находился… И всегда всегда делали бесконечные бумажные цепи, оковывали ими елочку».

Художественное обобщение рассказу придает публицистическая мысль автора в финале: » И вот я, понимающий, что в моей жизни все прошло, кроме заботы о жизни души, думаю теперь, что именно этими бумажными цепями я не елочку украшал — я себя приковывал к родине, к детству. И приковал. Приковал так крепко, что уже не откуюсь. Многие цепи рвал, эти не порвать. И не пытаюсь, и счастлив, что они крепче железных. Правда, крепче. Детство сильнее всей остальной жизни».

Для Крупина Дом — это и село, где он родился, а значит, и люди, которые живут там. » Я торопился на встречу с живой родней. Родня — великое слово! Да, родню нам дает судьба, друзей мы выбираем сами. Но, как говорила мама: «Свой своему поневоле друг». Вот это «поневоле» с годами превращается в щемящую необходимость помнить о родне, вызывает в душе неистребимое чувство древней кровной связи. И так защемит иногда сердце, что родни прежней остается все меньше и еще меньше ее нарождается».

Дом, малая родина для Крупина — это и вся Вятская земля. Множество произведений посвящено Вятке — рассказов, очерков, повестей, дневников… «Не странно ли, скоро двадцать лет в Москве, а все как в гостях. «Еду домой», — вот как хотел начать это письмо, которое не утерпел писать, привыкнув за это время к ним. Домой? И здесь дом. Так и живу нараскорячку»,- эта цитата из повести в письмах «Сороковой день» передает состояние человека, которому хорошо знакомо ощущение постоянной связи с родительским домом, со своими корнями даже после переезда.

Вятка для писателя не только — место рождения, но, что не менее важно, Крупин постоянно ощущает духовное родство с этой землей, с земляками. Неслучайно особо дороги писателю святыни родной земли. Одной из таких святынь является село Великорецкое, знаменитое обретением здесь чудотворной иконы святителя Николая в 1383 году и Великорецким крестным ходом в честь нее. «Обретение Великорецкой иконы святителя Николая произошло в 1383 году, когда крестьянин деревни Крутицы Агалаков обнаружил явленный образ на берегу реки Великой. Вскоре от иконы начались исцеления и чудотворения, слава разнеслась по всей Вятской земле. Около 1400 года жители города Хлынова — столицы Вятского края просили отпустить образ Чудотворца в Хлынов, обещав ежегодно приносить его на место явления. Так свыше 600 лет назад возник Великорецкий крестный ход, который был и остается самым продолжительным крестным ходом в православном мире и одним из самых многолюдных в России». [4; 5]. «Давно и навсегда полюбив село Великорецкое я приезжал в него в разное время года и, конечно, пятого июня, в самый день обретения иконы, выкупаться в Великой и постоять на молебне. Но приезжал, а не приходил, вот в чем огромная разница. А приезжать не считается, надо идти ноженьками». …. И вот нынче, благословясь, я кинулся в Вятку.

И уже наутро пил из источника в Трифоновом Успенском монастыре, как раз в том, откуда начинается Крестный ход на Великую», — пишет Крупин .

Открытые финалы — одна из особенностей рассказов В.Крупина, причем их чаще всего отличает особая лиричность, проникновенность.

Рассматривая подробно образ Дома в творчестве Крупина, можно представить художественное пространство рассказов писателя в виде своеобразной «пирамиды», где наглядно проступает взаимосвязанность и взаимообусловленность всех «уровней» понятия:

Первоначальное значение Дома для Крупина — это семья, это не только члены настоящей семьи, и многочисленные родственные связи, но и в первую очередь — представители предшествующих поколений, «корни». Их образ всегда хранится в воспоминаниях автора, в крестьянском быте, в народной мудрости… В одном из последних рассказов «Отец, я еще здесь»(2006) Крупин пишет: «…Мой поклон, дедам-ямщикам, которые своим трудами нажили состояние, за что их большевики спровадили в Нарымский край. Но и эта боль опять же давно улеглась, а состояние — двухэтажный каменный дом, выстроенный на огромную (десять дочерей, один сын) семью, хотелось навестить. Именно в этот дом я приезжал совсем мальчишкой к деду «Двухэтажный дом я узнал сразу, он и сейчас был самым большим, хотя и он сократился: раньше в нем было по восемь окон на улицу, осталось по пять. Никаких ворот, никакого двора не было. Несколько грядок с молодым луком да посадки картошки говорили, что кое-кто тут все-таки живет. И годы спустя я чувствовал, как дом мозолил глаза большевикам, да и у своих вызывал зависть — кулаки живут. … Я стоял у дома отца. Вот и сейчас понимал, что всегда уже буду помнить этот огромный на голом пространстве запущенной земли дом, без цветов на широких подоконниках, без тюлевых занавесок, с выбитыми стеклами, с крапивой под окнами вместо цветника» .

Авторская мысль рассказа выражена в строках Священного писания, что создает нравственно-философское обобщение. «Дом отца скрылся за деревьями. Чем можно было утешиться — конечно, только Священным писанием. Ведь даже и в земле обетованной Авраам обитал как на земле чужой, а пришедшие с Авраамом «радовались и говорили о себе, что они странники и пришельцы на земле… они стремились к лучшему, то есть к небесному».

Далее «Дом» Крупина можно соотнести с родным селом, а именно с теми людьми, которые его населяют. Духовное родство, единение постоянно обнаруживает писатель со своими земляками-вятичами. Особо дороги автору наш самобытный вятский характер, яркая история края, вятская природа, святыни. Именно через соприкосновение со святынями, по мысли Крупина, происходит познание России: «Если я хоть мало-мальский писатель, должен же я говорить о том, что спасает нас. Это главное. Спасает Родина. Мы это слово всегда пишем с большой буквы. …И ничего во мне не изменилось за пятьдесят лет, я снова и снова пишу о Родине. Господь хранит Россию, мы в России».Таким образом, тема Дома является одной из основных тем в творчестве В. Крупина. ДОМ у Крупина — понятие духовное, вбирающее в себя, прежде всего, духовные отношения со всей семьей, с односельчанами, земляками и соотечественниками. Следовательно, Образ Дома выступает в рассказах Крупина как константа художественного мира писателя.

Для писателя важна мысль о неразрывной связи человека со своим домом, семьей, со своими корнями, поэтому во многих произведениях В.Н. Крупин постоянно возвращается в родной, близкий сердцу край детства, к своим истокам.

Традиции духовных жанров русской литературы в произведениях В.Н. Крупина

Последнее десятилетие ХХ века для В.Н. Крупина, как и для других писателей, ощущающих свою кровную связь с Россией, явилось временем напряженных творческих исканий, «огромной внутренней работы над собой» [29; 3], обостренных раздумий о судьбе родины и русского народа.

Сама жизнь, а также ситуация, сложившаяся в литературе в начале 1990-х годов, побудили писателя искать новых путей, новых художественных решений, оставаясь при этом верным своим нравственным ориентирам, своему внутреннему голосу. В предисловии к «Дневнику писателя», опубликованному в 1996 году, он откровенно признавался: то, что раньше казалось литературой, перестало удовлетворять. Отражение внешнего, поверхностного слоя жизни (даже если это было «пережитое») не оставляло глубокого следа в душе читателя, и как результат- потеря читателя. У писателя возникает потребность приблизиться к обнаружению сущностей бытия. Способность писать, замечает он, дается «ради постижения истины» [30; 35].

В книгах В.Н. Крупина рубежа столетий на первый план выходит система христианских ценностей, утверждение православия как выражения сущности России, ее души. «Смысл жизни, — заявляет он в «Дневнике писателя», — спасти душу, одухотворить ее. Только этим мы и ценны. » [30; 36]. Мотивы любви, добра и зла, милосердия, ответственности за дела свои, покаяния и спасения постоянно находятся в центре внимания писателя, а литература рассматривается им как «средство и цель приведения заблудших» (и себя самого) к свету Христову» [31; 37]. Как справедливо заметил А.М. Любомудров, В.Н. Крупина «позднего» периода можно отнести к числу тех «прозаиков и поэтов, для которых важна не просто религиозная, а именно духовная проблематика». Среди последних произведений В.Н. Крупина, посвященных этой теме, — «Русские святые» (2003), «Освящение престола» (2005), «Незакатный свет» (2006).

Произведения В,Н. Крупина рубежа веков характеризует типологическая близость таким жанрам древнерусской литературы как житие, хождение, поучение, притчи). Усложнение жанровой структуры произведений писателя за счет внесения в них элементов построения, свойственного произведениям ярко выраженной этической направленности (житие, хождение, поучение, притча), обусловливает наличие реальной «длительности происходящего, подчиняющейся внехудожественной временной логике. Ретроспекция оказывается возможной только в рамках воспоминаний героя. «Воспоминаниями», иначе, — национальной памятью героя-народа можно назвать исторические экскурсы и параллели. При этом их временная конкретика не является самостоятельной. Писатель обращается к существующим в национальной традиции элементам мироздания, отражающимся исторически или мифологически (в сказке, былине). При этом он ищет содержательные переклички с реальным временем.

Жития святых представляют собой самый обширный отдел духовной литературы, так как христианская церковь с первых дней своего существования собирала сведения о жизни и деятельности своих членов, работающих для ее пользы и процветания. Вместе с тем в «Житиях святых» отразилась и история христианской церкви. Так, первыми следует считать сказания о мучениках. В этих сказаниях содержится краткая и поучительная история тех гонений, которые претерпевали за свою веру первые христиане. Источниками для таких повествований о мучениках являлись архивы проконсулов или других римских судей, содержащие описание допроса и приговора над подсудимыми.

В древнерусской литературе «житие, агиография — один из основных эпических жанров церковной словесности, расцвет которого пришелся на средние века. Объект изображения жития — подвиг веры, совершаемый историческим лицом или группой лиц (мучеников веры, церковных или государственных деятелей)» [35; 268]. Чаще всего подвигом веры становится вся жизнь святого, иногда в житие описывается лишь та ее часть, которая и составляет подвиг веры, или объектом изображения оказывается лишь один поступок. Отсюда два главных жанровых подвида жития: мартирий (мученичество) — описывающий мученичество и смерть святого, житие-биос, — рассказывающее обо всем жизненном пути от рождения до смерти. Особый подвиг житие — патериковая новелла. Истоки житийного жанра лежат в глубокой древности: в мифе, античной биографии (Плутарх), надгробной речи, сказке, эллинистическом романе. Однако непосредственно агиографический жанр складывается под влиянием Евангелия (рассказ о земной жизни Христа) и Деяний Апостолов.

На Русь житие в южно-славянских переводах пришло из Византии вместе с принятием христианства в Х веке. Вскоре появились и собственные переводы византийских житиев, а затем жанр жития был освоен древнерусскими духовными писателями. Первыми русскими житиями в ХI веке были «Сказание и Чтение о Борисе и Глебе», «Житие Феодосия Печерского»; в ХIII веке — «Житие из Киево-Печерского Патерика». Главное назначение жития — назидательное, дидактическое: жизнь и подвиги святого рассматриваются как пример для подражания, его страдания — как знак Божественной избранности. Опираясь на Священное Писание, житие обычно ставит и с христианских позиций отвечает на центральные вопросы человеческого бытия: что предопределяет судьбу человека? Насколько он волен в своем выборе? В чем сокровенный смысл страдания? Как должно относиться к страданию? Решая проблему свободы и необходимости с христианских позиций, житие часто рисует такую ситуацию, когда святой может избежать мучений, но сознательно этого не делает, наоборот он отдает себя в руки мучителям.

Запечатляя подвиг конкретного лица, житие одновременно может рассказать также об основании монастыря или истории построения храма или появлении реликвий (мощей). Об основании Троице-Сергиева монастыря или истории построения храма или появлении реликвий (мощей). Об основании Троице- Сергиева монастыря повествуется в житие преподобного Сергия Радонежского, о событиях исторической жизни, о княжеских усобицах рассказывают и житийные памятники, посвященные Борису и Глебу; о времени нашествия Ливонского Ордена и сложных политических отношениях с Ордой — «Житие Александра Невского»; о трагических событиях, вызванных татаро-монгольским завоеванием, говорится в житиях, посвященных князьям, убиенным в Орде («Житие Михаила Черниговского», ХIII век и «Житие Михаила Тверского», начало ХIV века).

Канон, то есть закрепленные церковной и литературной традицией образцы жанра, определяет художественную структуру жития: принцип обобщения при создании облика святого; тип повествования, правила построения (композицию, набор топосов), свои словесные трафареты. Часто в житие включаются такие самостоятельные жанры, как видение, чудо, похвала, плач. Автор жития ориентирован на показ благочестивой жизни святого, которого он знал либо лично, либо по устным или письменным свидетельствам. Исходя из требований жанра, автор должен был признавать всяческое свое «неразумение», подчеркивая во вступлении, что он слишком ничтожен, чтобы описать жизнь отмеченного Богом человека. С одной стороны, взгляд повествователя на своего «героя» — это взгляд обыкновенного человека на необыкновенную личность, с другой, — объективный, и повествователь — лицо не совсем обычное. За составление жития мог браться книжный человек, не только сведущий в трудах своих предшественников, обладающий литературным даром, но и могущий толковать Божественный промысел путем аналогий, главным образом, из Священного Писания.

Со временем жанр развивался и мог приобретать местные черты, например, в областных литературах. В XVII веке средневековый жанр жития начал претерпевать значительные изменения: стало возможным написание автобиографического жития («Житие протопопа Аввакума») или сочинение жития и биографической повести («Житие Юлиании Лазаревской»). В церковной практике житие как жизнеописание подвижника — местночтимого святого или канонизированного церковью — сохраняется до нового времени («Сказание о жизни и подвигах блаженной памяти о. Серафима» — Серафима Саровского (1760-1833), канонизованного русской церковью в 1903 году. Жанровые признаки жития использовались русской литературой ХIХ и ХХ веков в произведениях: Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы», Л.Н. Толстого «Отец Сергий», Н.С.Лескова «Соборяне», Л.Н. Андреева «Жизнь Василия Фивейского», И.А.Бунина «Матвей Прозорливый», «Святой Евстафий», Ч. Айтматова «Плаха».

В повести В. Н. Крупина «Великорецкая купель» показана история духовного развития человека. В исторической памяти жанра здесь возникает библейская идея христианских добродетелей: смирения и всепрощения. Автором передается мысль о благотворности евангельской морали. Обнаруживается попытка соединить традиции агиографической и романной литературы, осмыслить человеческую жизнь с точки зрения духовности.

В.Н. Крупин использует жанровые признаки жития в книге «Святые Русской земли» (2003). В книгу писатель включил небольшой цикл паломнических очерков, озаглавив его «Святые — основатели русских монастырей». В каждом очерке дается краткое описание монастыря, история его возникновения, небольшая справка о его основателе. Завершается очерк обычно рассказом о современном состоянии монастыря, его возрождении. Автор очерков сдержан в выражении своих чувств, мыслей, оценок, но, как и другие паломники, восхищается «необъяснимой и неизъяснимой красотой русских монастырей», ощущает «безмолвие и тишину» северной природы как особое состояние души.

Свое понимание значения монастырей в «святом мире» православной Руси автор раскрывает следующим образом: «. каждый монастырь хранит в себе населенность многовековыми молитвами. Именно здесь очищаются наши души, и здесь мы обретаем силы для дальнейшей жизни» [36; 244]. Миру, бездуховному и все более враждебному человеку, писатель противопоставляет то, что было обретено Святой Русью на ее историческом пути, — «святых людей, святое слово, святые образы-образа (иконы), устремленность к святому и верность ему. » [36; 13]. По мысли самого писателя, «. русская литература была и будет мостиком между мирской, светсткой жизнью и жизнью духовной. В этом ее назначение и живучесть» [36; 4].

Жанр хождений Полный церковно-славянский словарь трактует как исправность, целость, крепость. «Церковное хождение не оставляйте отъ церковных собраний не уклоняйтесь». Самым популярным апокрифом древнеславянской письменности является «Хождение Богородицы по мукам». Древнейший список хождений относится к ХII веку.

В древнерусской литературе хождение, хожение — жанр, посвященный описаниям путешествий, новых мест, чужих стран: путевые записи. Хождение называли также «паломниками», «путниками», «странниками», «посольствами», «скасками». «Повесть временных лет» сохранила летописные рассказы о путешествии княгини Ольги в Царьград, о пути апостола Андрея в Киев и Новгород, предвещавшие появление жанра хождения. Жанр начал складываться в Древней Руси в Х-ХI веках. Произведением, открывающим его историю и ставшим классическим образцом, стало «ХожениеДаниила, Русскыя землм игумена» (ХII век) по «святым местам» Сирии и Палестины. Для языка жанра хождения характерно использование элементов разговорного стиля, устного народного творчества, в нем редки метафорические наблюдения, а сравнения конкретны (заморские объекты сравниваются с местными, хорошо знакомыми). Историческая действительность определила этапы, по которым развивался жанр хождения: авторами первых русских хождений с начала ХII века были паломники. Интерес к паломническим хождениям не ослабевал на протяжении всего Средневековья. С конца ХIV века на Руси сложилась новая разновидность хождений, авторы которых были дипломатами и купцами. Их интересовали не только христианские достопримечательности, но и события светской жизни.

В ХVII веке появляется новый автор хождений — землепроходец. Произведения землепроходцев зачастую носили практический характер, пример тому — Отписки Семена Дежнева, адресованные узкому кругу лиц, но затем ставшие фактом литературной жизни. Авторами подобных Отписок были русские землепроходцы: Петр Бекетов, совершивший поход в Забайкалье, Ерофей Хабаров, участник многих Сибирских экспедиций, Андрей Булыгин, ходивший на побережье Охотского моря.

«Хожение состоит из отдельных новелл-очерков, объединенных образом главного героя-повествователя — христианина» [38; 177].

В повести В.Н.Крупина «Крестный ход», которую сам автор называет «дорожной» повестью или «дневником Крестного хода», нетрудно заметить черты влияние публицистических жанров: репортажа, путевого очерка, интервью, беседы, а также дневника.

Так, с одной стороны, повесть в своей основе напоминает жанр древнерусской литературы «хожение», где достоверность происходящего и эпичность повествования достигаются за счет максимального приближения к самой жизни. С другой стороны, дневниковый и очерковый стиль повести «Крестный ход» приближает ее к жанру публицистики — репортажу. Документальный характер, фактографичность повествования закрепляется точными указаниями на время и место происходящего: «Весь Крестный ход длится неделю: три дня до Великой, день там, три дня обратно. В первый день молебны с утра в трех храмах: Серафимовском, Успенском и, по дороге, в Троицком, Макарьевском. . День, в который мы вышли, был очень значителен: четверг, третье июня, день Владимирской иконы Божией Матери, день равноапостольного царя Константина и чад его князей Михаила и Федора, муромских чудотворцев» [28; 60].

Монолог автора построен так, что создается впечатление присутствия на месте событий. Текст повести представляет собой «мозаику» публицистических зарисовок-очерков (портретный, пейзажный, лирико-философский), кроме того, он включает характерные для публицистического стиля стилистические фигуры (обращения, риторические вопросы, параллелизм предложений, инверсия, анафора, антитеза, восклицания, крылатые выражения, пословицы, поговорки, библеизмы).

В повести центральным становится хронотоп дороги, который позволяет выделить систему оценок автора. М.М. Бахтин, определяя хронотоп как «существенную взаимосвязь временных и пространственных отношений, художественно освоенных в литературе», выделил фольклорное начало хронотопа дороги: «Выход из родного дома с возвращением на родину — обычно обозначает возрастные этапы жизни» .

Применительно к данной повести, можно сказать, что выход из родного дома и возвращение — доказательство духовного взросления героев. Путь крестного хода у православных — это путь созидания души. Путь молитвы и просьбы об отпущении грехов.

Духовное содержание и проблемы, которые поднимает В.Н. Крупин в произведениях, определяют и жанр художественного творчества. В композицию произведений автор вводит элементы духовных жанров древнерусской литературы — молитвы и притчи (повести «Живая вода», «Великорецкая купель», «Крестный ход», «Люби меня, как я тебя. », рассказы «Чудеса», «Прошли времена, остались сроки», «Первая исповедь», «Зимние ступени». Как заметил сам писатель, «древнерусская литература для нас — не пройденный этап истории словесности, а пока недосягаемое будущее. Такого совпадения слова и обозначаемого им явления нет в современности» [30; 4].

О притче Евангельской Полный православный Богословский словарь пишет следующее: «особая форма проповеди. Притча, по своему существу, вообще образная форма выражения мыслей» [35; 1908]. Христиане под притчею подразумевали всякую форму выражения, в которой отвлеченная мысль облекалась в образ или сравнение. Позже притча развивалась в целый рассказ.

Литературная энциклопедия терминов и понятий дает следующее определение притчи: «Притча — эпический жанр, представляющий собой краткий назидательный рассказ в аллегорической, иносказательной форме. Действительность в притче предстает в абстрагированном виде, без хронологических и территориальных примет, отсутствует и прикрепление к конкретным историческим именам действующих лиц» [32; 808]. Чтобы смысл иносказания был понятен, притча обязательно включает определение аллегории. Притчу иногда называют или сближают с «параболой» за особую композицию: мысль в притче движется по кривой, начинаясь и заканчиваясь одним предметом, а в середине удаляясь к совсем, казалось бы, другому объекту. Построение притчи не всегда строго выдерживает параболический характер, кроме того, существует тенденция использовать термин «парабола» лишь применительно к литературе ХIХ — ХХ веков. Жанр притчи известен с древнейших времен, на европейскую культуру особое воздействие оказали притчи из Библии, особенно из Нового Завета. Притча близка басне, в ХVIII веке их даже не всегда различали. Однако притча, в отличие от басни, претендует на более глубокое, общечеловеческое обобщение, тогда как басня сосредоточивается на более частных вопросах.

В древней Руси притча, как переводная, так и оригинальная пользовалась широкой популярностью. Были известны следующие притчи: сюжетно-аллегорические, пословичные, притчи-загадки. Как вставные произведения притчи входили во многие произведения древнерусской оригинальной и переводной литературы: в «Повесть о Варлааме и Иоасафе», «Повесть временных лет», «Поучение» Владимира Мономаха, «Моление» Даниила Заточника. Как самостоятельные произведения пополняли состав сборников («Пролог», «Пчела», «Великое Зерцало»).

Жанр притчи использовался писателями Х1Х века (А.С. Пушкин, М.Ю.Лермонтов, Н.А. Некрасов, А.Н. Майков, Л.Н. Толстой). В ХХ веке в форме притчи стали создаваться не только рассказы (Ф. Кафка, В. Борхерт), но и пьесы (Б.Брехт, Ж.П. Сартр), и романы (А. Камю «Чума»). По-прежнему притча используется как вставное повествование в эпических произведениях (В.Быков, Ч. Айтматов).

Наличие острых духовно-нравственных проблем в современном обществе ставит В.Н. Крупина перед необходимость уже не столько образно показывать действительность, сколько убеждать в истине Православия. Поэтому неслучайно во многих рассказах последнего времени автор использует притчи как вставные произведения. В аллегорической форме они преподносят нравоучение читателям, представляют собой как бы образное обобщение действительности. Они говорят не о единичном, а об общем, постоянно случающемся. Притчи повествуют о «вечном». «Вечное» — это борьба добра со злом, это стремление Бога исправить людей, наказывая их за грехи или заступаясь за них по молитвам отдельных праведников.

Заключительное нравоучение — это обычно привязка произведения к владеющей литературой главной теме — теме истории. «Притча — это образная формулировка законов истории, законов, которыми управляется мир, попытка отразить божественный замысел. Вот почему и притчи выдумываются очень редко. Они принадлежат истории, а поэтому должны рассказывать правду, не должны сочиняться» [38; 17]. Жанр притчи традиционный. Притчи обычно переходят в русскую литературу из других литератур в составе переводных произведений. Притчи лишь варьируются. Здесь множество «бродячих» сюжетов.

В.Н. Крупин использует жанровые признаки притчи в рассказах последнего времени (сборник «Прошли времена, остались сроки», 2005). В рассказе «Спаси — и спасешься» автор затрагивает философскую проблему отношения человека к земле. «Из земли я пришел — и в землю уйду» [39; 107].Святитель Иоанн Златоус ставил в прямую зависимость урожай на земле и нравственность людей. «Земля не выдерживает уже нашего к ней отношения» [39; 108]. В структуру рассказа писатель вводит известную притчу об Адаме и Еве. «И не выдержали искушения первые люди. Ева — от змия, а Адам — от Евы, вкусили запретного плода. И уже долгие века мы мучаемся прародительским грехом, прибавляя к нему и собственные [39; 109]. Заключительное нравоучение преподносится в аллегорической форме: «Такое впечатление, что ощутимее всего мы освобождаемся от грехов, когда работаем на земле» и представляют собой образное обобщение действительности [39; 109]. «Теперь уже не то время, чтобы считать себя спасенным, если ты за всю жизнь посадишь хотя бы одно дерево. Одно. [39; 109]. В финале рассказа повторяется мотив бренности жизни, мирской суеты и «. благодати от Бога, и все из земли, и все в землю» [39; 110].

Таким образом, произведения В.Н. Крупина рубежа веков характеризует типологическая близость таким жанрам древнерусской литературы как житие, хождение, поучение, притчи, нередко писатель использует в произведениях жанровые признаки данных эпических форм. Это, безусловно, связано с духовным (православным) содержанием произведений писателя. Творчество Крупина рубежа веков выходит на новый уровень развития, обусловленный задачей возрождения духовных основ общества.

Анализ повести Владимира Крупина «Крестный ход» (1993)

Публицистичность как элемент художественности составляет основу повести В.Н. Крупина «Крестный ход» (1993).

Интересна история создания этой повести, которую можно назвать своеобразным дневником Великорецкого крестного хода. Сам автор в предисловии писал, что эта повесть — «искупление вины перед теми, кого я описал в повести «Великорецкая купель», описал не как участник крестного хода, а как его зритель. А это не одно и то же — пройти с молитвенниками их путь или же, сидя в холодочке, расспрашивать их пережитом»(28).

Автор-повествователь здесь остается за кадром, но его комментарий в финале повести несет в себе масштабное по силе обобщение: «А было это позорище для одних и подвиг для других. Было это на святой Руси, в вятской земле в год тысячелетия принятия христианства на русской земле.

Господи, прости нас, грешных! Надеющиеся на Тебя да не погибнем! Да, мы рабы, но только твои, господи. Аминь!» (28, 558).

Тему Великорецкого хода продолжает повесть «Крестный ход». В повести центральным становится хронотоп дороги, который позволяет выделить систему оценок автора. М.М. Бахтин, определяя хронотоп как «существенную взаимосвязь временных и пространственных отношений, художественно освоенных в литературе» (28,234), выделил фольклорное начало хронотопа дороги: «Выход из родного дома с возвращением на родину — обычно обозначает возрастные этапы жизни» (28,271). «Давно и навсегда полюбив село Великорецкое, я приезжал в него в разное время года и, конечно, пятого июня, в самый день обретения иконы, выкупаться в Великой и постоять на молебне. Но приезжал, а не приходил, вот в чем огромная разница. А приезжать не считается, надо идти ноженьками» (28, 59).

Применительно к данной повести можно сказать, что выход из родного дома и возвращение — доказательство духовного взросления героев. Путь крестного хода у православных — это путь созидания души. Путь молитвы и просьбы об отпущении грехов.

Сам В.Н. Крупин определил жанр этого произведения как «дорожная повесть». Однако нетрудно заметить в повести влияние публицистических жанров — репортажа, путевого очерка, интервью, беседы, а также дневника.

Публицистическое начало в этом произведении очень сильно. Автор-повествователь участник крестного хода, через его восприятие читатели знакомятся с другими героями, событиями каждого дня пути. Повествование построено на ассоциативных связях, на воспоминаниях, на осмыслении фактов жизни, на портретных характеристиках героев. Текст включает в себя множество авторских размышлений, наблюдений, цитат (молитв, песнопений, Евангелия). «Болим завистию, гордостью, надменностью, превозношением. Болим чревоизлишеством, многоядением, сластолюбием, исцелены, о святый Пантелеимоне. Болят наши ноги — нежеланием поспешно идти в храм Господень. » (28, 78).

Главным средством характеристики героев повести является не психологический портрет, не поступки и действия, основанные на ситуации нравственного выбора, а выразительные средства публицистического стиля: повествование от первого лица («Вятская земля, сыном которой я являюсь, очень богомольна. Это отмечают все ее исследователи и историки» (28,58). Так начинает В.Н. Крупин повесть «Крестный ход».

Писатель использует в произведении географические и исторические экскурсы: «Господь много возлюбил вятскую землю за терпение. Именно здесь была обретена вскоре после Куликовской битвы чудотворная икона святителя Николая. Один из храмов Покровского собора был освящен при Иване Грозном во славу Николая Великорецкого» (28, 58).

Произведение В.Н. Крупина отличает повышенная эмоциональность, намеренная заостренность внимания на вопросах, волнующих писателя, публицистические по духу выводы. «Нет, никаким бесам не одолеть те дороги и тропы, те поля и леса, которые мы прошли, они наши, русские, навсегда. Жалкие вы люди, те, кто плохо думает о России, кто думает, что с Россией что-то можно сделать, оставьте, не позорьтесь. Мы не в митингах, мы в крестных ходах, мы не в криках, мы в молитве. А сильнее силы, чем молитва православная, нет». (28, 88).

Автор постоянно обращается к читателю, ведет с ним диалог, делится воспоминаниями, переживаниями. Эпичность повествования достигается за счет максимального приближения к реальной жизни, а эмоциональный фон повествования определяется душевным настроем рассказчика. О публицистическом начале повести говорит и тот факт, что здесь нет «чистого» вымысла. История крестного хода строго фактологична. Характеризуя или описывая чувства участников крестного хода, автор не додумывает их за героев, а лишь предполагает. Здесь писатель следует закону документального очерка: «. вымысел в документальном очерке допустим только в том случае, если он полностью подчинен, с одной стороны, реально описываемому событию или процессу, а с другой — факту, из которого порождаются причинно-следственные связи. Автор, исходя из этих положений, допускает домысливать лишь только то, что может, по его предположению, вытекать из логики развития ситуации»(28,106). Со времени написания этой повести писатель неоднократно был участником Великорецкого крестного хода и еще не раз обращался к данной теме в публицистике.

В публицистике, посвященной Великорецкому крестному ходу, автор ведет прямой, открытый диалог с читателями. Он сам ставит вопросы, которые волнуют многих людей: «Ради чего же так мучаются люди? Ради чего некоторые старики и старухи ходят уже по пятьдесят- шестьдесят лет?» Писатель объясняет: «Главное — мы идем к своим святыням, мы созидаем свою душу, мы отмаливаем свои грехи, становимся лучше, и уж, дай Бог, наши молитвы о России, за Россию доходят до престола Господня!»(28, 75).

Масштабность Крестного хода, его величие В.Н. Крупин подчеркивает не только более чем 600-летней историей, но и тем, что Великорецкий крестный ход стал общероссийским.

Анализ повести Владимира Крупина «Дурдом».

«Воспринимал всё по-своему, с крестьянским уклоном» — приходит мне на ум строчка из биографии Сергея Есенина после прочтения повести Владимира Крупина «Дурдом». В произведении описывается жизнь обычной российской психбольницы, каких много по стране. Обычен этот быт, необычны только сами обитатели учреждения. Здесь что ни больной, то Диоген или Гегель в своем роде. Парадокс: психушка населена мыслителями, причем мыслителями русскими, выражающими свои простые и в то же время глубокие мысли с непосредственностью юродивых. На это скорее всего и был расчет Крупина: во все времена с дураков спрос был невелик, они одни могли говорить всю правду кому угодно и где угодно. Автор продолжает эту традицию, помещая ее в постперестроечный контекст. Крупин прежде всего автор «деревенской» прозы, писатель деревенский, человек старой закалки, со своими специфическими взглядами на действительность. Жизнь воспринимается им через призмы христианства, традиционно русского уклада жизни, что он доказал в очередной раз в повести «Дурдом». На первый взгляд может показаться что Крупин в своем произведении предоставляет наконец трибуну простому русскому народу, пациенты больницы на протяжении девяноста с лишним страниц обсуждают постперестроечную жизнь, перемывая кости всем и всему: коммунистам, демократам, бизнесменам, правительству, американцам, евреям, обсуждают проблемы современной им России: пьянство, безработицу, лень русского народа, его пассивность, но, что важно при этом для Крупина, они жалеют себя и свой многострадальный народ. На самом же деле в суждениях больных, да и самого врача психбольницы, от имени которого ведется повествование, видится сам Крупин, получается, он просто дал трибуну себе самому, использовал свою творческую позицию художника, чтобы «протолкнуть» свои глубоко личные суждения и взгляды. «Начнем с того, что если кому не нравятся мои суждения, он дальше не читает», — заявляет Алексей Корсаков-Крупин в одной из первых главок повести. Крупин планировал продолжить традиции некрасовского народного правдоискательства, начатого им еще чуть ли не в «Кому на Руси жить хорошо». Что ж, похвально, и очень даже здраво, тем более из-за близости Крупина к народничеству. Хотя эффекта некрасовских произведений у автора не получилось. В одном из своих интервью он сам признавался, что очень часто «невольно портит произведения» в работе, то есть, в конечном счете, расхождения между замыслом и результатом не ислючены. Интересен также метод изображения Крупиным действительности через решетки и заборы психбольницы, и задаваемый им вопрос: Кто же нормальный? Люди по ту сторону забора или по эту? И где же все-таки она, норма поведения и жизни? Мысль эта далеко не новая, однако мысль интересна и по-моему заслуживает право на существование, из-за своего необычного ракурса. Интересно и заключение, напрашивающееся само собой, что настоящий Дурдом – это вся демократическая Россия, а психбольница получается здесь чуть ли не единственным оставшимся оазисом здравомыслия. По-моему, Крупин создал очередную утопию. А вообще-то все дело только в том, что я лично не согласна с многими суждениями автора. Например народничество Крупина, чуть ли не крестьянский пафос его произведений. Вспомним давний спор из 19 века западников и славянофилов. Естественно, что самого Крупина я при этом условно отношу к славянофилам. По-моему, обоим этим направлениям не хватало чего-то одного: западникам – понимания русской души, а славянофилам, зациклившимся на своих корнях, здравого взгляда в перспективу. На протяжении всего произведения пациенты только рассуждают, занимаются тем самым «словоблудием». Крупин ругает не только демократов, но и коммунистов, к которым, кстати сказать, сам принадлежал.

источник

Читайте также:  Количественные методы анализа питьевой воды